Я невольно вспомнила знаменитые строчки: «Кто стучится в дверь ко мне с толстой сумкой на ремне, с цифрой пять на медной бляшке, в синей форменной фуражке? Это он, это он, Ленинградский почтальон». Улыбнулась, глядя на его важное лицо, и дождалась вопроса.
— Кёрста Элен Дюрайн?
— Да.
— Распишитесь.
Мальчишка протянул довольно потрёпанный разлинованный блокнот и слегка обгрызенный карандаш. Я чиркнула какую-то загогулину, надеясь, что это сойдёт за подпись. Мальчишка порылся в сумке и вручил мне небольшой узкий конверт без марок и адреса, зато с восковой печатью.
На конверте каллиграфическим почерком было написано: «Кёрсте Элен Дюрайн, гостиница «Лаундгранд»». Я порылась в кармане и вручила просиявшему почтальону корн. Не знаю, нужно ли было это делать, но мне кажется, что система чаевых существует везде.
В записке мэтр Форшер просил меня навестить его, по возможности, сегодня или завтра, в связи, как он написал: «со вновь открывшимися обстоятельствами дела».
Оставив Эжен на Линка, я отправилась в контору мэтра. Ждать пришлось недолго и, как только очередной посетитель удалился, кёрст принял меня.
— Кёрста Элен, я, признаться, ещё не нашёл времени заняться вашими бумагами, но сегодня утром у меня была посетительница, которая предъявила мне копию завещания вашего отца.
— Посетительница?! Кто она такая и как узнала о вас?
— В газете «Новости Сент-Тирона» есть раздел, где в обязательном порядке перечисляются все наследственные и опекунские дела и имя законника, который ими занимается.
Мэтр помолчал и, как мне показалось, чуть смущённо продолжил:
— Думаю, кёрст Эжен, что эта женщина, трок Брюкон, ну, как бы это сказать… Это приятельница вашего отца.
Стало ясно, что кёрст Форшер говорит о любовнице папашки, но всё ещё не понятно, зачем он меня вызвал. Мэтр устало потёр виски, вздохнул и положил передо мной лист плотной веленевой бумаги, исписанной крупным и чётким почерком.
— Вот, кёрст Элен, завещание вашего отца. Оно находилось в той же папке, что и документы, подтверждающие собственность на дома. Прошу учесть, что второй экземпляр находится у той самой трок Брюкон.
Я пробежала глазами завещание, а потом прочитала второй раз, более внимательно. Краска залила мне лицо. Даже подыхая, папашка ухитрился напакостить своим детям.
Согласно этой бумажке наследниками его имущества являлись всего два человека. Я, как его старшая дочь, и эта самая девка — Брюкон. О младших детях в завещании не было ни слова!
В общем-то, для меня было не важно, кто именно из его детей был бы назван наследником. В любом случае, достаточно взрослой считалась только я. Но этот козлина оставил своей любовнице один из домов!
Если раньше я думала, что, живя в одном доме и продолжая получать арендную плату за второй, я смогу, пусть не шикуя, поднять детей, то своим завещанием папенька обеспечил нам полуголодное существование.
Мэтр Форшер сочувственно посапывал в кресле напротив, наблюдая за моим лицом. Мне кажется, что так же, как и я, он испытывал брезгливость и раздражение.
— Если обратиться в суд…?
Мэтр развёл руками:
— Это ничего не даст, кроме скандала и грязи. Завещание составлено по всем правилам и подписи свидетелей на месте.
Несколько мгновений подумав, я сказала:
— Пусть подавится! Кёрст Форшер, сейчас я пойду к детям, а вы, пожалуйста, известите меня, когда будут готовы документы и освободится наш дом, жить в гостинице с нашими доходами — слишком дорого.
Возможно, мэтр ждал от меня какой-то более эмоциональной реакции, может быть — слёз, а может даже и истерики. Однако, в этот раз он встал с кресла и, придерживая под локоть, лично проводил меня до дверей кабинета, приговаривая:
— Вы удивительно сильная девушка, кёрста Элен! Я постараюсь закончить ваше дело в максимально короткие сроки! Сегодня же вечером я посещу кёрсту Эгреж и получу её отказ от опеки. Обещаю!
Кёрст Форшер, похоже, действительно задействовал все свои связи и через неделю в его конторе я получила на руки разрешение «старшей в роду». Согласно этой солидной бумаге, я получала все права совершеннолетней гражданки и становилась опекуном Линка и Эжен. Кроме того, вступала во владение своим собственным домом, тем самым, где было любовное гнёздышко папаши.
Возможно, таким образом он старался унизить свою жену, даже после собственной смерти давая ей понять, что она в его глазах — ничтожество, не достойное наследства. Никто же не ожидал, что они погибнут одновременно.
Вряд ли папаша так уж беспокоился о старшей дочери, но мне было наплевать на его замыслы. Этот дом был больше и немного дороже, а остальное меня мало волновало. Плюс был ещё и в том, что я смогу сдавать большую часть дома — хоть какие-то деньги.