Читать книгу «Тринадцатый апостол. Том I (СИ)» онлайн.
Действительно ведь крестил. Туше… Господи, во что я ввязался?
Глава 11
В Иерусалиме нам пришлось задержаться еще на несколько дней, пока из Кесарии не пришло вызванное Пилатом подкрепление. Все это время я, как на работу, ходил в Храм — по личному распоряжению префекта меня освободили от привычного несения службы. Написание Евангелия продвигалось у нас на удивление приличными темпами. А все почему? Ковчег. В его присутствии никому из иудеев даже не приходит в голову что — нибудь приукрасить или наоборот, как-то умалить дела Мессии. Боятся.
Так же как и в Евангелии от Матфея в моей прошлой жизни, наше повествование о жизни Христа начинается с перечисления его предков. Это вопрос принципиальный для иудеев, я бы даже сказал, один из основополагающих. Ведь согласно древним пророчествам, родословную настоящий Мессия должен вести аж от царя Давида. Вот Матфей сейчас скрупулезно и перечисляет Синедриону, кто от кого родился в роду Иешуа, уверенно оперируя именами его предков. Раввины внимательно слушают, иногда что-то уточняют или переспрашивают, но возражений нет — озвученная Матфеем родословная Мессии действительно выглядит для них очень убедительной. Я же тихо офигеваю от такого трепетного отношения иудеев к знанию имен своих предков. Даже у римских патрициев редко кто сейчас может проследить свою родословную до десятого колена, а здесь речь идет про семью какого-то простого плотника. Поразительно…
Дальше апостолы в общих чертах рассказывают о рождении, детстве и юношестве Христа, о том, как его семья очутилась в Назарете. И снова только то, что они слышали от Марии или самого Учителя. Эта часть Евангелия явно будет потом дополняться со слов Богоматери. Наконец, рассказ учеников доходит до поворотного момента в жизни Христа — его встречи с Иоанном Крестителем. Члены Синедриона хорошо знают, кто такой Йоханан бен Зехарья, фарисеи и сами к нему ходили в Галилею. Хотели у него креститься, но этот суровый отшельник прогнал их, обличая за грехи. И сейчас возник первый теологический спор между Петром и одним из первосвященников.
— Иоанн это пророк Илия! — бычится глава апостолов — Он пророчествовал о приходе Миссии и сам крестил его в водах Иордана!
— Я лично разговаривал с Хаматвилом — спокойно возражает ему первосвященник — И он в присутствии многих своих учеников ясно сказал, что не Илия.
— Вы нарочно так говорите, чтобы потом отрицать, что Иешуа — Мессия!
Петр злится все больше и больше, в раздражении вскакивает с кресла и вот-вот уже перестанет выбирать выражения. К спору присоединяются все новые и новые лица, обстановка накаляется. А что ковчег? Ковчег, увы молчит. Кажется, пора вмешаться мне, пока здесь до рукопашной дело не дошло.
— Остановитесь! — я выхожу в центр зала и поднимаю руки, призывая всех замолчать — и оглянитесь на Ковчег.
Все дружно поворачивают головы в сторону святыни и недоуменно замирают
— Как вы думаете: почему ковчег молчит? — выдерживаю я паузу и констатирую — Потому что обе стороны правы.
— Но, Примас…! — возмущается Петр — как ты можешь такое говорить?!
— Петр, прежде, чем спорить, выслушай меня до конца. Иоанн бен Зехарья действительно не считал себя пророком Илией. Потому что был скромным, честным и требовательным к себе человеком, принявшим мученическую смерть за свою веру. Какое мы теперь имеем право, идти против воли этого святого мученика и называть его так, как хочется нам? Но это, конечно же не отменяет того факта, что мы все твердо уверены — Иоанн бен Зехарья самый настоящий святой пророк, потому что пророчествовал о приходе Мессии и указал потом на него. Надеюсь, в этом никто не сомневается?
Члены Синедриона переглядываются и неуверенно кивают, не понимая, куда я веду. Петр недовольно поджимает губы, но молчит, больше не рвется спорить.
— Но имя, которое Иоанну дали в народе — Хаматвил — тоже не отражает всей сути его учения. Обряд ритуального очищения водой — «твилу» — может провести каждый раввин. В любом иудейском Храме, и даже в любом зажиточном иудейском доме есть бассейны для ритуального очищения — «миквы». Но не каждый раввин пророчествует о приходе Миссии и не каждый узнает его. Мало того, Иоанн соединял твилу с исповедью, добавив к ритуалу очищения телесного, еще и очищение духовное — от грехов. Вот в этом основное отличие его "крещения покаяния" от обычной “твилы”.
— Что же ты предлагаешь, Марк? — недоумевает наси Гамлиэль
— Думаю, что в нашем Повествовании о Мессии должен быть еще рассказ о Иоанне: его деяниях и причинах, по которым пророка не следует называть Илией или Хаматвилом. Будет гораздо правильнее уважительно называть его Иоанном Предтечей.
Компромиссное решение устраивает всех, в коллективе снова воцаряется мир, и работа продолжается. Только надолго ли? Это непроходящее желание Петра сцепиться с Синедрионом, напрягает меня, если честно. Сложный он все же человек, тяжелый…
После того, как очередное заседание Синедриона заканчивается, Петр сам подходит ко мне. С претензиями…
— Зачем ты им уступил, Марк?! Они бы признали Иоанна пророком Илией, если бы ты нажал на них сильнее!
— И что дальше? По каждому такому случаю выкручивать им руки, давя своим авторитетом Примаса и Юлия? Это не выход, Шимон! Нам необходимо добиться канонизации Иоанна, как первого святого великомученика нашей новой веры, а ты мне предлагаешь начать диалог с Синедрионом с конфликта.
— Ты не иудей, поэтому ничего не понимаешь в наших Законах!
Ну, вот мы и дошли до главного моего греха — я не иудей. Матфей возмущенно дергает Петра за рукав, пытаясь остановить его, но тот лишь отмахивается. Похоже, обижен на меня за то, что я безоговорочно не встал в этом споре на его сторону. Что ж, видно пора остудить чью-то горячую голову
— Да Петр, я не иудей — спокойно соглашаюсь с ним, но внутри уже тихо закипаю — и даже не вхожу в число ближайших учеников Мессии. Скажу тебе больше: я даже не считаю себя достойным войти в число этих двенадцати избранных, и уж точно не собираюсь оспаривать твое главенство над ними. Но почему тогда за прошедшие три дня я сделал больше, чем ты?
Упрямец пренебрежительно фыркает и похоже готов обвинить меня в следующих «грехах», но тут уже я, разозлившись хорошенько, наношу запрещенный удар, заставляя замолчать гордеца
— Разве Я отрекся от Учителя прежде, чем петух прокричал трижды? И разве Я трусливо прятался, когда он умирал на кресте?
Петр несколько секунд хватает ртом воздух, словно я его ударил под дых. А потом он горестно опускает плечи и закрывает глаза, вмиг постарев на десяток лет. В этот момент вдруг чувствую себя последней сволочью — будто я ударил со всей дури беззащитного калеку.
— Прости меня! — бросаюсь к нему и крепко обнимаю за опущенные плечи — Прости, Шимон. Я поддался гневу, но не имел права говорить тебе такие вещи!
— Нет, Марк… ты во всем прав. Я и сам не могу себя простить. Иосиф не убоялся, а я струсил. И другим не дал пойти туда.