Мамки, няньки, это все хорошо, но ведь царевич. Игрок со скамейки запасных, если что с Алексеем случится, а тут неясно, доживет ли он хоть до года. Муж тоже не радует, поскольку у него своих проблем хватает. Сестра плачется, золовки кусаются, дети – наследник и тот удрал из дворца, и царь ему позволил. Опять же, теремные интриги никто не отменял, но сколько они сил и времени отнимают – врагу бы весь этот курятник подарить.
Так что царица и рада бы пообщаться с детьми, но куда там…
Софье искренне было жалко симпатичную, но уж очень замотанную женщину, которая выглядела лет на десять старше своего возраста. Морозов, гад, интриги плел, а расплачиваться Марии. Но и сделать для нее царевна пока ничего не могла.
Мать?
Да, наверное. Но Софья ее как мать не воспринимала. Не было у нее нежных чувств к родителям в том мире, не появилось и в этом. Человека не переделаешь…
Месяц спустя
Татьяна Михайловна неодобрительно покосилась на деревеньку, появившуюся вдали.
Дьяково.
Дыра беспросветная. Конечно, именно так она не думала, но мысли были нерадостными. И когда в очередной раз она бросилась братцу в ноги, умоляя его вернуть Никона, у того лопнуло терпение. Татьяна была отлаяна вдоль и поперек – орал самодержец так, что на соборе Василия Блаженного с куполов позолота облетала – и брат ушел, хлопнув дверью. А на следующий день известили царевну, что ехать ей либо в Дьяково, либо в женский монастырь погостить на пару месяцев, пока царь не остынет.
Татьяна хотела выбрать монастырь, поближе к тому, куда Никона заточили, но тут уж Ирина за голову схватилась.
– Да в своем уме ли ты, сестрица? Тебя ж брат вообще в келье на всю жизнь запрет!
Аргумент был признан весомым – и Татьяна для начала выбрала Дьяково. В монастырь-то она всегда успеет, их на Руси много, и никуда сии заведения не денутся. А Дьяково…
Царевну еще во многом вело любопытство. Что ж там такое, что сестрицу Анну и калачом обратно не заманишь? А ведь самая тихая, самая скромная…
Село, впрочем, радовало глаз новой церковью и ярмаркой за околицей. А неподалеку находилось и то место, куда надлежало ехать ей. За невысокой оградкой – курице перескочить, почти плетень, новенькие терема и какие-то достаточно несуразные здания – казарм царевна ни разу не видела, иначе опознала бы сразу. Четыре здания готовы, еще почти десяток строится. Опять-таки, царевне и в голову не приходило, что это – на вырост. Для следующих поколений учеников. Потому и ограду пока серьезную не делали – вот утвердят окончательно план, тогда можно будет.
Ведь следующей осенью будет еще набор – и детей надо будет куда-то селить. Опять же, нужно расширять столовую, нужно организовать мастерские, да и все остальное – почему бы нет?
Несколько производств прямо на базе школы, кузницу самую лучшую, потом кузнеца найти, скотный двор расширить…
Надо – все. Вот сделать сразу все не получалось, поэтому сначала обошлись жизненным минимумом, а сейчас под чутким руководством царевича Алексея строили и остальное, что ему подсказывала Софья. Татьяна, понятно, об этом не знала и сейчас разглядывала все издали с недовольным видом. Потом разрешила трогаться дальше.
И стоило ей сюда ехать?
Удивляться всерьез она начала у ворот, когда ее не пустили внутрь. Охрана на полном серьезе скрестила бердыши и поинтересовалась:
– Откуда, кто, зачем?
– А ну с дороги, холоп! – рявкнул боярин Ртищев. Начальник царской Мастеровой Палаты, Григорий Иванович, прекословия не терпел и, честно говоря, с царской сестрой в поездку не рвался. Но царь приказал – и боярин поехал.
Стоящие охранники даже не дрогнули.
– Осади, боярин, – примирительно проговорил один из них. – Сейчас царевич в отъезде, приедет, тогда и пропустим.
– Да я тебя на конюшне запорю, холоп! – Ртищев и правда замахнулся плетью, но был остановлен повелительным окриком.
– А ну, осади!
К воротам подлетала процессия из шести всадников. Четверо взрослых и двое ребят лет семи-десяти. Татьяна пригляделась из окошка, не откидывая сильно занавеси – нельзя. Позор какой будет – царской дочери как чернавке в щелку подглядывать…
Одного из ребят она узнала, хотя и не сразу.
Алешенька, племянник любимый. Но как же он изменился!
Вместо бледного благочинного мальчика, которого в Кремле было не видно и не слышно, на коне сидел загорелый крепыш с недобрым прищуром. Конь гарцевал, намекая хозяину, что хорошо бы еще поскакать, но слушался всадника – и если бы Татьяна разбиралась в конских статях, она бы восхитилась вороным аргамаком. Рядом с ним спокойно стоял второй конь соловой масти. Сидевший на нем мальчик лет восьми-десяти Татьяне не был знаком, и неудивительно. Ванечка Морозов вообще редко из дома выходил. Это в Дьякове, избавленный от неустанной опеки властной матери, он начал постепенно осваиваться. Да и отношение здесь было другое.
Дома все выглядело так. Лошадка? Да никогда! Она тебя сбросит, ты обязательно убьешься, нельзя, пойдем лучше помолимся о всеобщем благе.