– Мы потом поговорим!
Рамон кивнул. Вот это было правильно. Сейчас же…
– Рамон!
Навстречу ему спешила Линетт. И герцог не стал тратить время на формальные приветствия. «Тетушку» он любил почти как сестренку, ценил, что она принесла свет в жизнь дяди, и уважал насколько мог.
– Как дела?
– Алонсо бредит…
– Бредит? Ренар?
Маг воды уже поднимался по лестнице. Он раскланялся, но завести учтивые речи Рамон ему не дал.
– Простите, герцогиня…
– Нет-нет, пойдемте!
Какое там прощение, когда речь идет о жизни близкого человека? Какая учтивость? Потом раскланяемся, а сейчас – спасите его, пожалуйста! Помогите нам!
Алонсо действительно был плох.
Герцог замер на пороге комнаты, сжал кулаки. Канцлер Раденора метался в лихорадке, ничего не соображая. Покрасневшее лицо, набрякшие веки, крупные капли пота…
– Что с ним?
Ренар Дирот медленно провел ладонями над герцогом. Между его руками и телом канцлера возникло голубоватое свечение. Впрочем, ненадолго. Все чаще в нем вспыхивали красные искры, все интенсивнее становился лиловый тревожный оттенок заката.
– Не знаю.
Рамона шатнуло.
– Что?
Никогда он не слышал от Ренара ничего подобного.
– Не знаю. Похоже на яд или нечто подобное, но точно ничего не могу сказать. Его убивает собственная же кровь. Не знаю.
– Как такое может быть?! – взорвался Рамон.
Но маг только покачал головой.
– Я могу очистить кровь, но…
– Можешь – делай. – Рамон стремительно взял себя в руки. – Линетт?
– Да?
Герцогиня стояла за его плечом. Громадные глаза, наполненные слезами, стиснутые перед грудью руки, закушенная нижняя губа…
– Рамон?
– Линетт, я тебе обещаю. Все будет хорошо. Я небо с землей ради вас перемешаю, – шепнул ей Рамон. – Не пугай сына и помоги магу.
Линетт закивала.
– Да. Я все сделаю.