Намылили? Теперь водой окатим…
На вымытых людей надевались рубахи – попросту простыни с прорезанной посередине дырой, ничего другого я придумать не успела, пока хоть так – и они направлялись дальше. Получали чашку супа и переходили в руки Линды. Тех, что попроще, могла перевязать и она, что посложнее – доставалось мне.
А я работала… Рваная рана, колотая рана, рубленая рана, резаная рана… Промыть, остановить кровь, перевязать на скорую руку… И никто даже не замечал, что под кончиками моих пальцев исчезают в ранах крохотные золотые искорки. Эти люди справятся, они выживут, еще как выживут! Я никому не дам уйти…
Ой!
Канцлера я даже сначала не признала. В простом темном камзоле, с раненым плечом…
– Ваша светлость?
– Здравствуйте, госпожа…
– Ветана, – привычно произнесла я. – Как же вы так?
– Клинок хороший оказался. Так и…
– Руку поднимите. Солдат, подержи ему руку, чтобы сам не напрягался, – привычно кивнула я.
Дар горел и полыхал… ох-х! А рана-то плохая! Не знаю, что за оружие было у противника герцога, но кольчугу острие пробило. Сама рана не слишком глубокая, но в ней осталось несколько кольчужных колец. Надо чистить, резать, промывать, иначе получим горячку, которая лишит нас канцлера за пару-тройку дней. Не хотелось бы. Сын у него хороший…
– Ваша светлость, доверитесь? Резать надо, грязь вынимать, срочно!
Канцлер испытующе посмотрел на меня и махнул рукой. Здоровой. Зря он это сделал, тут же скривился.
– Делай.
Я достала из кармашка склянку с маковым молочком, накапала несколько капель в поднесенную мне чашку с водой.
– Обезболивающее. Подействует – начну. Пейте – и ждите. Солдат, как только его светлость уснет – звать меня.
И дальше, дальше. Рваная рана, нехорошая, но заживет. Промыть, стянуть края, оставить дренаж… Резаная рана, тут лучше просто перевязать, этим сейчас займется девушка госпожи Рионы. Пусть косо-криво, но сделает. Когда во двор ворвался Карнеш Тирлен, а за ним – трое учеников, я чуть не разрыдалась от радости.
– Вы пришли?! Слава Светлому!
Карнеш окинул взглядом весь двор.
– Вета… герцог?
– Рана плохая, в ней грязь. Надо резать, чистить…
– Ладно, я этим займусь, а ты здесь. Справляешься?
– Учеников оставите?
– Разумеется…
Я перевела дух – и принялась за работу.
Карнеш забрал герцога в здание, не кромсать же его на улице, как какого-нибудь босяка? Хотя перед болью все равны…
И я работала и работала. Перевязать, осмотреть, приказать дать настойку, зашить, обработать, опять перевязать… Помощь лекаря здесь была так же нужна, как и талант командовать и распоряжаться людьми. Что бы я делала, будь обыкновенной травницей, – не знаю. Наверное, растерялась бы, и моя растерянность убила бы нескольких людей так же верно, как клинок врага.
Я справлялась. Никто не остался без помощи, никто не был забыт, никто не умер. Мы работали все – и лекари, и служители, и сами больные, и гвардейцы, которые держались на ногах. Даже они, высокородные, не считали за труд принести ведро с водой или помочь с перевязкой. Здесь и сейчас все были равны, потому что справиться можно было только вместе.
В эту ночь я окончательно срослась с Алетаром, а он – со мной. Глазами людей, ждущих помощи, кровавыми ранами, криками и стонами боли, звездами в ночном небе, огнями костров и запахом вареной рыбы и карболки он вполз в меня и навсегда остался, ставя свою печать. И в свою очередь, принял меня в свои объятия – потому что все, что могла, я сейчас отдавала его людям. Алетар не был добрым или злым, как не бывает добрым или злым каждый человек, но он был моим, а я принадлежала ему.
Я не заметила, когда наступил рассвет, только в какой-то момент пошатнулась – и стала падать, вычерпав себя не то что до дна – еще глубже. Бертен, которого я так и не заметила раньше, подхватил меня и устроил в комнате для лекарей. Домой я бы сейчас не дошла. Линда поставила рядом кружку с отваром, но я уже спала, спала, спала…