Баронесса, оказавшаяся не такой уж стервой, крепко сжала мою руку.
– Может, я посижу с вами?
– Госпожа баронесса, Сияющим клянусь, ничего с вашим сыном не случится. Хотите, расписку напишу: если он умрет, то и меня можете на плаху вести? – предложила я. Баронесса поглядела в мои честные, искренние глаза и не стала спорить.
– Госпожа Ветана, вы же позовете меня, если… если…
– Обязательно позову, если нам что-то понадобится, – заверила я, скромно замалчивая то, что не могла произнести женщина.
Вы же позовете меня попрощаться с умирающим сыном?!
Не позову.
Простите, умирания на сегодня отменяются. И на завтра – тоже. Но уши я мальчишке надрать посоветую. Лезешь в дуэль, так хоть фехтовать научись, дятел!
Лечила я ночью.
Что с мальчишкой, я отлично знала. Легкие находятся как бы в герметичном мешке, а грудную клетку выстилает второй мешок, вот их-то и повредила шпага неизвестного мне Реньи. Сами легкие тоже, но там рана заживет, а вот в мешке началось воспаление. Началось оно резко, моя сила перебороть его не смогла, а потом лекари еще и усугубили. Повязка непонятно с чем, ванны, свежий воздух – читай, сквозняк, – и все вспыхнуло. Так и сгорел бы сопляк в два дня, но баронесса все же вспомнила мои слова.
К часу ночи я так загоняла служанку, что бедная валилась с ног. И стоило мне предложить поспать по очереди, как та тут же провалилась в сон. Ладно-ладно. Если я и добавила ей в чай немножко сон-травы, так ведь из лучших побуждений? Пусть успокоится, расслабится.
А я задвинула щеколду на двери и присела рядом с мальчишкой. Его я не боялась вовсе. В таком состоянии, если он и проснется, все равно не поймет, что я там делаю. Так что… Пальцы рук заскользили над грудью юноши.
Я спокойна.
Я полностью спокойна. Я открываюсь миру. Моя сила невелика, но я – маг жизни, а мир есть жизнь. Вечная, великая, необъятная. Смерть и жизнь – две стороны монеты, и я сейчас на той стороне, где жизнь. Я собираю, я отдаю, я направляю силу, я всего лишь связующее звено между миром и одним из его детей.
Сила мира течет сквозь меня, и, повинуясь ей, я раскрываю ладони. Рой золотистых искорок следует за моими пальцами.
Все так, как я и думала. Вот тут шпага царапнула пищевод, потому и воспаление вспыхнуло резче, вот здесь она повредила мешок, в котором лежат легкие – плевру, – и пошло воспаление. И в полости скопился гной. Будем выцеживать и лечить.
Толстая игла-трубка уверенно скользнула в плоть юноши, со спины, сбоку от лопатки, проколола – и по ней хлынул гной. Крупными, дурно пахнущими каплями. И когда его столько набралось?
Парнишка на кровати глухо застонал, и я усилила воздействие. Гной просто брызнул из трубочки. Да, я понимаю. Больно, плохо, зато дышать сможешь. Своим даром мага я проверяла, есть ли что-то внутри.
Вот выдавились последние капли гноя. Теперь будет легче. Телу парня я помогу, с тем, что есть, он справится, а нового заражения не будет. В этот раз я вычистила все с гарантией. И раньше бы надо, да времени не дали.
Я вытащила иглу, проследила, чтобы легкое расправилось как надо, уверенно забинтовала мальчишке грудь, встряхнула пальцы – и положила одну руку на лоб парню.
Вот так.
Сила жизни хлынула из меня потоком.
Не моя личная, но мира. То, чем он щедро поделился со мной, то, что я до капли отдаю мальчишке. Жалко ведь дурачка! И мать его жалко, хоть она и стерва распоследняя!
Юноша затихает под моей рукой. Жар то усиливается, то спадает, у него начинается кашель – из легких вылетают те капли гноя и слизи, которые успели скопиться, я придерживаю бессознательное тело, чуть наклонив вперед, – и откашливание проходит достаточно легко. За дверью ни шума.
Вот и ладненько.
Еще примерно час уходит на то, чтобы влить парню (вот ведь странно, он старше меня, а я воспринимаю его как заведомо младшего?) лекарства, поменять белье на кровати, выпихнуть испачканное за дверь, пусть слуги убирают, а потом я придвигаю кресло вплотную к кровати, забираюсь в него с ногами, сворачиваюсь калачиком – и крепко беру юношу за руку.
И засыпаю.
Да так, что будит меня только баронесса, которая является в комнату с первыми лучами солнца. По счастью, глаза я успеваю открыть раньше, чем она замечает мой сон. Смотрит она только на сына, видит только его, а я – я вторична. Но юноше лучше.
Цвет лица стал почти нормальным, без вчерашней красноты, дыхание спокойное и ровное, лежит он тоже спокойно, не стараясь уберечь поврежденную половину груди, жар пока еще есть, но это-то понятно, сразу такое не проходит. Наши сцепленные руки баронесса даже не замечает, просто переводит взгляд с лица сына – на мое.
– Госпожа Ветана?