А какое это имело значение для Матильды? Будь он хоть слесарем, все равно – полюбила бы. Такое оно, счастье…
И такие выразительные были у них лица, что вернувшийся в гостиную Реонар Аллийский только головой покачал.
– Благослови вас боги. Идемте.
В домашней часовне было тихо и уютно, горели свечи.
Ладаном, кстати, не воняло, в Ромее его просто не знали. Да и не понимали, зачем смердеть в храмах. Благовония возжигать?
Матильда вообще подозревала, что этот обычай пришел из старых языческих времен, а в Ромее язычества не было. Вот и не нахватались.
«Тильда, я так рада…»
Мария-Элена не мешала подруге. Вообще. Она просто была счастлива за сестру. Любовь – это чудесная штука. Но когда она еще взаимная и к достойному человеку – вот это точно благословение богов. И стоит ли в таком случае мешать и лезть?
Нет. Не стоит.
Пусть брак будет тайным, пусть никто о нем знать не будет, пусть им потребуется королевское признание – семь бед, один ответ! Или один брак.
Кто бы посмел отказать брату короля?
Матильда, то есть Мария-Элена, совершеннолетняя и признанная, Рид вполне совершеннолетний, а в остальном…
Король здесь пока Остеон. Вопросы есть?
А зубы лишние есть, если что? Или кости? А то маркиз Торнейский может и немножко неадекватно отнестись к некоторым наглецам.
– Здесь и сейчас, перед лицом Брата Всевидящего и Сестры Всепрощающей, я хочу спросить вас, дети Божии. Желаешь ли ты, Рид Торнейский, взять в жены эту женщину? Осознанно и добровольно. Без принуждения и расчета. Делить с ней жизнь и душу, кров и стол, детей и внуков. Любить и доверять, беречь и хранить, до той поры, пока не придет твой срок уходить в путь всей земли?
– Желаю.
– Желаешь ли ты, Мария-Элена Домбрийская, взять в мужья этого мужчину? Осознанно и добровольно. Без принуждения и расчета. Делить с ним жизнь и душу, кров и стол, детей и внуков. Любить и доверять, беречь и хранить, до той поры, пока не придет твой срок уходить в путь всей земли?
– Желаю, – едва не запнулась Матильда.
Мария-Элена благородно уступила место сестре. А что – ее свадьба ведь!
И плевать, что нет роскошного платья, что обошлось без букетов и дурацких конкурсов. Без родни и друзей. Главное здесь – любовь. А остальное…
Кому хочется праздника – ваше право. Матильде эта мишура была не важна.
Только глаза маркиза. И сухая горячая ладонь, сжимающая ее пальцы. Так бережно. Так осторожно… словно нечто самое хрупкое в мире.
– Пользуясь своим правом, я объявляю ваш союз благословенным и вечным. И да не разъединит судьба ваших рук и в жизни, и в смерти. Аэссе.
– Аэссе, – отозвался Рид, и за ним, с легкой запинкой, Матильда.
– Можете поцеловать вашу жену, – просто сказал Реонар. И вежливо отвернулся.
Рид коснулся теплой ладонью щеки Матильды. Заглянул в ее глаза.
И столько нежности она видела в его взгляде. Столько осторожного, неверящего счастья… неужели – правда? Она здесь, и рядом, и его жена?
Очень медленно, словно побаиваясь, что прекрасное видение рассыплется фонтанами сверкающих брызг, Рид склонился к жене и ласково, осторожно коснулся губами ее губ.
Сначала робко, потом чуть настойчивее, чувствуя, как отогревается жена в его объятиях, как льнет к нему гибкое тело, как она отбрасывает все наносное и полностью доверяется его прикосновениям. Как стучит ее сердце – для него.
Эта женщина для него. А он – для нее.