– Да, со своей кузиной. Дианой Лофрейнской.
Рид сдвинул брови.
– И что им было нужно?
Разговор прервался по вине трактирщика, который лично, не доверяя слугам, поставил на стол поднос и принялся сгружать с него снедь. Большой кувшин с вином и чуть поменьше – тут шиповниковый отвар, для госпожи, тарелки с нарезанным мясом и сыром, со свежим хлебом, с копченой рыбой, с разной зеленушкой…
– Уж простите, господа, а только приготовить еще ничего не успели толком. Разве что яичницу сболтать?
Рид поглядел на Вереша и кивнул:
– Давай. На… Барист?
Кивок.
– Мария-Элена?
Герцогесса кивнула. Мясо пахло так, что она чуть слюной не захлебывалась. И вообще – она не эфемерное хрупкое создание. Любовь приходит и уходит, а кушать хочется всегда.
«Малена!»
«Тильда! – рыкнула в ответ герцогесса. – Это неэтично, когда у прекрасной дамы урчит в животе. Да так, что голодные тигры завидуют».
«Не надо было тебе «Полосатый рейс» показывать».
«Правильно. А завтракать – надо».
– На всех.
– Сейчас сболтаем. С ветчинкой, с зеленушкой, господа. Как в лучших домах будет, не извольте беспокоиться.
С тем трактирщик и удалился. А Малена утащила кусочек вкусно пахнущего мяса.
Рид лично налил ей отвара шиповника. Кисленький… И разговор продолжился. Вереш начал с самого начала:
– Ласти… она ведь дочка степняка. Ее мать в свое время в плен попала, потом сбежать смогла, здесь замуж вышла. А Ласти родилась уже после побега. Здесь, но отец ее был… оттуда. И внешность у нее была тоже… такая. Своеобразная. Травницей она была хорошей, но народ к ней идти не хотел – степняцкое отродье. Дети обзывались, мы с ними дрались…
– Вы? – уточнила Матильда.
– Мы. Я с ней с детства рос, я ее… любил. Простите.
Вереш сделал несколько глотков вина, потом покачал головой, выплеснул вино прямо на пол (судя по пятнам, он тут даже не сотый такой) и протянул кубок:
– Налейте мне тоже шиповника? Боюсь, срубит, а спать сейчас не ко времени.
Барист тут же исполнил его просьбу.
– Так вот. Ласти пыталась просто травами заработать, руки у нее из нужного места росли, потом ее несколько раз обманули, предложили в любовницы взять, еще по мелочи… она озлилась. И стала Лэ Стиорта. Мы влезли в долги, купили лавку, начали вести торговлю, и дело пошло на лад. Люди, они ж странно устроены. Скажешь им: не ори на супруга, спи с ним два раза за ночь, улыбайся поласковее, и не будет он по бабам гулять, – так нет. Не она виновата, порчу на нее наслали. А дашь зелье да скажешь, что четыре раза в день надо мужу с улыбкой в еду подливать, да называть только солнышком, да еще ночью стараться, чтобы приворот закрепился, – из кожи вон вылезет. А в чем разница?
– В степени дурости, – ответила Матильда. – Вы этим и занимались?
– Ну да, и этим, и травами тоже, Ласти неплохой травницей была. Не ее вина, что так сложилось.
Это понятно. Не ее, а то еще парень в себе замкнется и ничего не расскажет. Шервуль с ней, с ведьмой. Все равно мертва уже…
– Вот, эти две твари хотели получить настой, чтобы ребенка сбросить.
– Сучки, – не удержалась Матильда.