Сказать было легче, чем сделать.
– И вы так спокойно к этому относитесь?
– После полученных новостей мне стало немного легче. И потом, прожив столько лет, сколько я, поневоле свыкаешься с мыслью о смерти. Ты даже отдаленно не можешь представить, кудряшка, как чувствуешь себя, когда мимо проходит вереница столетий, сменяются поколения, умирают твои знакомые, и вроде бы недавно ты спал с этой женщиной, а теперь спишь с ее правнучкой, а твоя бывшая возлюбленная больше всего напоминает египетскую мумию. Недавно ты пировал с приятелем, а сегодня смотришь на могильную плиту в склепе – и вспоминаешь, каким он был при жизни! Это очень больно, кудряшка. И постепенно ты привыкаешь к смерти вокруг тебя. Привыкаешь, а там начинаешь думать и о своей собственной. Тем более что ежедневно, ежечасно, ежеминутно рискуешь своей свободой и жизнью. Если твой господин или госпожа заподозрят тебя в нелояльности, если тебя выследят люди, если просто случится пожар в занятом тобой доме… Все вампиры немного фаталисты. Хотя я, наверное, больше остальных. Подумай сама, кудряшка, Андре может только убить меня, причем сделает он это довольно быстро. Теперь он не осмелится пытать меня. А все остальное – пустяки. Смерти я не боюсь, но я не желаю медленной или унизительной смерти.
– Согласна, – кивнула я.
На лице вампира вдруг появилась лукавая улыбка. Мечислав был просто неотразим и наверняка знал об этом, потому что перевернулся на бок и подмигнул мне.
– И потом, кудряшка, один раз я уже умирал. Второй – не так страшно.
Я поневоле улыбнулась в ответ.
– Мечислав, а как вас превратили в вампира? Как это произошло?
– Я не хотел бы говорить об этом, золотко.
– И кем вы были до превращения – тоже?
– Да.
Любопытно было до ужаса.
– В вашем прошлом было что-то унизительное?
– Не надо, кудряшка. Все равно ты ничего не узнаешь.
– И это когда вас могут казнить! Как вам не стыдно! Заставлять девушку мучиться от любопытства!
Зеленые глаза смотрели насмешливо.
– Уже не девушку, очаровательная. И потом – если после смерти что-то есть, я тебе все расскажу – там.
Я скорчила рожицу, но настаивать не стала. И так проблем по горло.
– Даниэль ревнует. Или не ревнует, но что-то с ним не то.
– И что же, кудряшка?
Эти прозвища начинали действовать мне на нервы, но я решила пока не склочничать. Вот если выживем, я потом все переберу и все припомню. А пока, чтобы выжить, надо грести изо всех сил, а не раскачивать лодку глупыми ссорами. И я подробно пересказала наш разговор с вампиром. Мечислав внимательно слушал. Лицо вампира было бесстрастно, но я чувствовала нарастающую в нем холодную, тяжелую злобу. На Даниэля? На меня? На себя? На жизнь-жестянку? Не знаю.
После того, как я замолчала, Мечислав опять перекатился на спину, заложил руки за голову и уставился в потолок, словно надеялся там найти доказательство к теореме Ферма. Я тоже посмотрела, но там не было ничего, кроме дурацкой пыльной тряпки.
– И что вы думаете? – наконец не выдержала я.
Еще бы. Вампир молчал уже минут десять. А у меня появлялось огромное желание растянуться как следует на этой кровати – и уснуть нафиг. Интересно, а можно уснуть – во сне?
– Ничего хорошего, – мрачно отозвался Мечислав. – Крутит что-то мой старый друг, но что именно?! Черт его разберет! Сама же говоришь, пушистик, что он гений. Голову ему оторвать можно и даже очень просто, а вот раскурорчить по винтику и разобраться, что там именно в мозгах напихано?! Это сложнее будет. Я бы смог это сделать, но мне надо быть на свободе и рядом с ним. А ты, хотя и умница, тут ничего сделать не сможешь.
– А хотя бы пару вариантов, чтобы я знала, как себя вести? – попросила я.
– Ну, первый вариант тот, что гений – он и есть гений. Тут не разбираться, а просто избавляться от последствий. Обиды устранять поцелуями, ссоры пресекать в корне ими же.
– Не поймешь вас, клыкастых, – не удержалась я. – То вы меня сами в постель тащите, а то предлагаете Даниэля туда затаскивать при первом же намеке на скандал.
Вампир смерил меня насмешливым взглядом.
– Обидно, кудряшка? Я же предупреждал, что вампиры не ревнивы. Вообще. Даже после ста лет жизни начинаешь понимать, что все люди, в принципе, одинаковы. У меня было много женщин, но ни у одной я не видел ничего нового. Ни третьей груди, ни хвоста.