Читать книгу «Кавказ: земля и кровь» онлайн.

Рисунок операции, проведенной горцами, понятен: обманным маневром и ложными слухами они отвлекли регулярные части подполковника Васмунда от подлинной точки прорыва и, воспользовавшись почти десятикратным перевесом над казаками, разгромили казачьи хутора. Поскольку — как сообщается в донесении — боевые потери составили одного казака убитым и двоих ранеными, то очевидно, что «большой урон» пришелся на мирное население… Это была типичная ситуация. И дело было не в «нераспорядительности», а в растянутости линии возможного соприкосновения с нападающими и в изнурительной необходимости постоянно перебрасывать малочисленные войска с места на место, пытаясь угадать замысел противника.

Командование Кавказского корпуса постоянно просило у Петербурга подкреплений и, как правило, получало отказ. Петербург хотел замирить и присоединить Кавказ, но — минимальными средствами. Это была не жадность, финансовый кризис, резкое обострение которого началось во время Второй турецкой войны 1787–1791 годов, когда на покрытие бюджетного дефицита было выпущено несколько десятков миллионов ничем не обеспеченных ассигнаций, кризис, взвинченный огромными затратами на участие в наполеоновских войнах, содержанием непосильной для страны армии, в сороковых годах начал ощутимо давить на правительство. (Царствование Николая I закончится фактически финансовой катастрофой, которая не в последнюю очередь будет стимулировать реформы.) Наращивать до необходимого предела численность войск на Кавказском театре было поэтому крайне затруднительно…

Напряжение росло на всех направлениях. В то время как генерал Безобразов тщетно пытался обезвредить «абреков Теберды», а закубанцы громили казачьи хутора, из Северного Дагестана доносили: «Вследствие полученного от командующего войсками в Кумыкском владении известия о намерении Шуаиб Муллы и Чулубей Муллы сделать нападение, первый на кочующих по Тереку ногайцев, последний на Темир Аул или Гендже Аул, начальник нижней Сулакской линии перешел 9-го февраля при Султан Янгиюрте на левый берег Сулака с собранными им 4-мя ротами пехоты, 135 уральскими казаками и 80-ю Дагестанскими всадниками при двух орудиях и расположился между Темир Аулом и Ницам Аулом для прикрытия Кумыкских деревень в случае нападения со стороны Дылыма. Простояв на этом пункте до полудня 10-го числа, подполковник Евдокимов получил уведомление, что Шуаиб Мулла возвратился, а Чулубей распустил свою партию. Вследствие чего он перешел обратно на правый берег Сулака, но едва пришел в селение Султан Янгиюрт, как был извещен двумя сигнальными пушечными выстрелами, сделанными из Миатминского блокгауза, о появлении неприятеля в значительном числе на этом пункте. Направив тотчас две роты при одном орудии в Чир Юрт, подполковник Евдокимов поспешил со всею конницею к Миатмин, куда приказал выступить расположенной в Чир Юрте роте. Между тем воинский начальник в Миатлах переправился с одною ротою и вооруженными жителями через Сулак и остановился против Зурмакента для наблюдения за неприятельскою партиею, спускавшеюся с гор в числе около 400 человек со стороны Дылыма. Скорое прибытие по сигнальным выстрелам конницы и движение роты из Чир Юрта заставили его отказаться от своих намерений и удалиться опять в горы».

Я перегружаю внимание читателя всеми этими подробностями для того, чтобы он почувствовал атмосферу, в которой жили русские солдаты и их командиры — не говоря уже о жителях приграничных станиц — в первые месяцы 1843 года. Дагестан, Чечня, Черкесия находились в постоянном вулканическом кипении, выбрасывая во все стороны огненные языки конных отрядов.

Командование Кавказским корпусом знало, что в этом видимом хаосе больших и малых набегов, нанесенных и обозначенных ударов была своя система и свой смысл — была стратегия.

В том же донесении от 5 марта, в котором сообщалось о метаниях отряда Евдокимова (который, кстати говоря, через десяток лет станет одним из главных действующих лиц покорения Кавказа), говорилось: «Во всех обществах по Андийскому Койсу по приказанию Шамиля учреждается порядок в разделении жителей на десятки и сотни. Около 15-го числа истекшего февраля месяца разнеслись слухи о намерении Шамиля сделать нападение на Аварию с двух сторон. Кибит Магома со всеми им собранными силами должен был вторгнуться в Аварию через Карадахский мост, а Хаджи Мурат со стороны Андийского Койсу…»

В ситуации «ни мира, ни большой войны» у каждой из сторон были свои первоочередные задачи — до неизбежного прямого столкновения.

Шамиль старался сплотить горцев, жестоко карая тех, кто выказывал лояльность к русским: «Слухи о распоряжении Шамиля к приготовлению многочисленной конницы ежедневно подтверждаются. Сверх того, получены известия, что по приказанию его убит Хидайминский старшина Махо с сыном своим».

Второй задачей имама было закрепить в сознании горцев, что за ним стоит великая Турецкая империя, которая поддержит их в решающем натиске на русских.

15 марта Нейдгарт отправил военному министру необычно короткий рапорт, в коем говорилось: «Во всем Дагестане носится слух, в справедливости которого никто из горцев не сомневается, что у Шамиля находится присланный из Турции мастер, который выливает пушки из красной меди, для этого во всех деревнях собираются старые посуды этого металла и отправляются к Шамилю».

Создание Шамилем регулярного артиллерийского парка могло существенно изменить боевую ситуацию — до сих пор картечь была одним из главных русских козырей при столкновениях с постоянно превосходящим по численности и маневренности противником.

О том, что это не пустой слух, свидетельствовал не только сбор старой медной посуды по аулам. 25 апреля Нейдгарт писал военному министру: «Ваше сиятельство из рапорта моего от 1-го и 15-го апреля за №№ 949 и 984 усмотреть изволили, что как генерал-майор Клюки фон Клюгенау, так и генерал-майор Шварц получили оба уведомление, что у Шамиля в Даргах делаются опыты для литья орудий и что опыты эти проводятся с некоторым успехом.

В рапорте моем за № 984 имел я кроме того честь доносить Вашему сиятельству, что вследствие этих известий вменено было мною в обязанность командующему войсками в Северном и Нагорном Дагестане и начальнику левого фланга Кавказской линии, удостоверившись в справедливости оных, употребить все возможные средства к овладению людьми, занимающимися в Даргах литьем орудий. Подобное поручение дал я также генерал-майору князю Аргутинскому-Долгорукому <…>

Все почти сведения, полученные о литье орудий у горцев, утверждают, что оно производится людьми, обучившимися этому искусству в Турции и прибывшими к Шамилю осенью прошлого года. Кроме того, исправляющий должность начальника 4-го отделения Черноморской береговой линии получил от известного своею к нам преданностью турецкого армянина Мерина Турк Оглы уведомление, что в последнее время турки перевозили секретным образом на кочермах порох из Трабезонда в Кобулеты; что везде распространяются слухи о несогласии между Россиею и Турциею, что там собирают до 12 т. войска и тому подобное».

Любопытно, что переброска пушечного дела мастеров к Шамилю началась вскоре после принципиального изменения Россией стратегии — прекращения активного давления на горцев. Турция, разумеется, не собиралась ни начинать войну с Россией, ни вмешиваться непосредственно в Кавказскую войну. Но наращивать постоянное напряжение на Кавказе, безусловно, входило в планы Стамбула.

Донесение Нейдгарта было доложено Николаю. Николай приказал Нессельроде принять меры. Нессельроде «предписал нашему посланнику в Константинополе усугубить наблюдение, дабы воспрещенные Портою сношения с Восточным берегом Черного моря не были возобновляемы впредь». Сношения, тем не менее, продолжались.

Одновременно шло психологическое наступление Шамиля. Поддерживать единство и боевой дух в Чечне и Дагестане имам мог только гарантировав своим сторонникам неизбежную конечную победу. Тут фундаментальными были два фактора — религиозный: Аллах не допустит победы неверных! И фактор турецкий: султан, слуга Аллаха, идет к нам на помощь!

18 мая Нейдгарт отправил в Петербург русский перевод обращения к горцам от имени турецкого вельможи Ибрагим-паши, которое специальные гонцы разносили по аулам. Ибрагим-паша сообщал о повелении султана Абдул Меджит Хана «заготовить морские и сухопутные войска из Египта и Мансурии: каковые войска непременно в 1259 году 1-го Реби-аль-авала (то есть 20 марта 1843 года)^[95] под личным начальством моим будут выступать сперва на Анапу, потом на Крымские и Нехинские острова и прочие обладаемые неверными места. Я же писал вам это письмо, которое для праведных есть весть радостная, а для неверных и для грешников есть горестное известие».

Если учесть скорость передвижения войск и огромные расстояния, которые они должны были покрыть, то гипотетическая армия Ибрагим-паши должна была явиться на Северный Кавказ приблизительно к тому времени, когда там произошли роковые события… И появление воззвания, которое, разумеется, было сфабриковано людьми Шамиля, и названные в нем сроки — все это было хорошо продумано.

Заканчивалось послание прямым обращением к горцам: «О вы! праведные жители, обитающие в означенных краях, избегайте от свидания неверных, не обращайте внимания на богатство света суетного и избегайте от учения дьявола, приближайтесь к Богу посредством молитвы, верности и познания Бога. С 17 до 40-летнего возраста люди вооружайтесь, приготовляйтесь к бою в таких святых и важных днях и до прибытия моего слушайтесь Шейх-Шамиль Эфендия и повинуйтесь воле его».

Для Петербурга и Тифлиса главным было в этой ситуации расколоть горцев, перетянуть на свою сторону часть сообществ и создать вооруженный противовес Шамилю, переведя таким образом «войну освободительную в войну гражданскую». Это было единственной альтернативой изнурительной борьбе на истребление между Кавказским корпусом и отрядами имама. Именно весной — летом 1843 года схватка за влияние на горские сообщества стала особенно упорной.

В донесении коменданта Владикавказа говорилось: «В продолжение весны Шамиль четыре раза собирал значительные скопища с намерением вторгнуться в наши пределы со стороны плоскости (то есть равнинной Чечни. — Я. Г.), но видя, что к отражению его всякий раз были приняты сильные меры, он нашел, что вторжение с этой стороны не может быть производимо с успехом и без большой потери, почему он обратил свое внимание на горские племена, надеясь без труда и потери покорить их, рассчитывая, что по отдаленности и затруднительному пути нам трудно поддержать их. Вследствие таковых соображений Шамиль приказал Ахверды-Магомету с скопищем в несколько тысяч человек выступить против покорных нам галгаевцев и кистов. Скопища Ахверды-Магомета заняли село Цори близ границы Галгаевского общества с целию, чтобы общество это увещаниями, угрозами или силою оружия заставить отказаться от нас и покориться мюридам.

Чтобы благонамеренных из галгаевцев не оставить без всякой надежды на помощь, полковник Нестеров сделал распоряжение об отправлении 3-х рот пехоты при двух горных единорогах и около 1000 человек милиции в Кистинское ущелье с тем, чтобы в случае отложения Галгая предупредить покушение неприятеля на Кистинское ущелье и на Военно-Грузинскую дорогу. <…> Полковник Золотарев по соединении с войсками, отправленными из Владикавказского округа в Кистинское ущелье, перешел с 8-ю ротами пехоты при 2-х горных единорогах из села Обина к самой границе Галгая, занятой уже прежде милициями, и расположился при сел[ении] Хули. Приближение наших войск имело скорые и благоприятные последствия. Галгаевцы после кратковременных переговоров выдали полковнику Золотареву 12 аманатов и неприятельские скопища рассеялись».

Часть горских обществ уже устала от разрушений и кровопролития, но держать нейтралитет им не давала ни та, ни другая сторона. Лояльность этих обществ зависела от соотношения сил в данный момент в данном месте. Аманатов — заложников — брали и те, и другие.

Однако простая лояльность русское командование отнюдь не устраивала. Ему нужна была военная активность «мирных горцев».

17 мая Нейдгарт писал военному министру: «Генерал-майор князь Аргутинский-Долгорукий получил донесение от Калухского воинского начальника и капитана Абдул Рахман Бека, что 9-го мая многочисленное скопище под предводительством Кибит Магомета и Абдурахмана Карахского сделало нападение на селение Чох, с целию, как понимать должно, истребить почтеннейших жителей этого селения, а с прочих забрать аманатов. Нападение Кибит Магомета имело первоначально полный успех. Жители селения Чох, неприготовившиеся еще совершенно к отражению оного, в начале не оказали сильного сопротивления, и мюридам быстрым движением удалось завладеть половиною селения, пока первые успели вооружиться и под начальством Кадия своего мужественно начали оспаривать остальную часть. В это время подоспел в Чох Агалар Бек, брат Абдул Рахман Бека, с частью кордонной стражи, расположенной по границе Казикумыкского ханства, и быстро кинулся с тремястами нукеров в селение. Жители, ободренные прибывшею помощью под начальством известного им своею храбростью Бека, с мужеством бросились на мюридов и вытеснили их совершенно из селения. Потеря мюридов в этом деле, полагают, значительная. В руках чохцев осталось 16 тел, последние же потеряли только 4-е человека».

Русским солдатам и казакам едва ли не ежедневно приходилось отбрасывать «хищников» от станиц и «мирных» аулов. Это было в порядке вещей и никакого ажиотажа не вызывало. То, что началось после боя в селе Чох, свидетельствует — какое огромное значение в Петербурге и Тифлисе придавали вовлечению лояльных России горских сообществ в военные действия против Шамиля.

«Донося об удачном отражении нападения мюридов на селение Чох, — продолжает Нейдгарт, — генерал-майор князь Аргутинский-Долгорукий, приписывая полный успех этого дела благоразумной распорядительности Кадия Магомета и отличной храбрости Агалар Бека, ходатайствует о награждении первого чином, с присвоением следующего по оному жалования, а последнего переводом в один из гвардейских кавалерийских полков, для поощрения же чохских жителей и казикумыкских нукеров, просит для раздачи отличившимся 9-го мая знаков отличия военного ордена.

О всем вышеизложенном имея честь донести Вашему Сиятельству <…> почтительнейше присовокуплю, что я по представленной мне власти именем Его Величества отправил к генерал-майору князю Аргутинскому-Долгорукому три знака отличия военного ордена и три серебряные медали на георгиевских лентах с прибавлением на покупку лент к первым по четыре червонца и последним по два».

Николай собственноручно начертал на рапорте командующего Кавказским корпусом: «Очень хорошее начало, и хорошо подобные дела отличать, для соревнования». Из резолюции ясно, что ситуация у селения Чох оказалась первой в своем роде и Нейдгарт пытался извлечь из нее максимум пользы. 27 мая он рапортовал Чернышеву: «Почитая полезным показать всему Чохскому обществу внимание правительства за оказанные в сем деле преданность и услугу, я сделал распоряжение, чтобы чохцам во всех наших владениях Закавказских, куда они во множестве приходят для торговли и по другим промыслам, оказываемо было по всем их делам особое покровительство, и о том объявил чохцам в особой грамоте».

[95] Разъяснение переводчика прокламации.