Гермиона скривилась, когда его рука скользнула за спину, а пальцы легонько прошлись по хлопковому белью.
— Маленькая лгунишка, я чувствую твой запах. Ты ничего не хочешь мне сказать?
Она посмотрела на него сверху вниз.
— Например — что?
— К примеру, то, что эта порка тебя завела.
— Ничего подобного, сэр! Клянусь!
— Отчасти это именно так. Должно быть, ты возбудилась не от боли, а от всего остального, — он подтянул вверх её шорты. — Думаю, благодаря этому ты так сильно намокла. Скажи мне правду.
— Я… Я уже была мокрой, прежде чем ты меня отшлёпал.
— Повторю вопрос — что тебя возбудило?
— Твои слова! Как только ты сказал, что собираешься наказать меня!
— Когда мы стояли около дома?
— Да.
— Или что-нибудь ещё?..
— А также всё, что ты сказал после этого.
Северус принял это к сведению.
— Тебя завёл мой голос или сами слова?
— И то, и другое.
Он кивнул. Порку всё равно нельзя было обойти стороной. Унижение было неотъемлемой частью воспитания.
— Прекрасно. Сядь ко мне на колени.
Гермиона уселась к нему колени, и он притянул её ближе — так, чтобы её голова оказалась у него на плече. Он бережно гладил её по спине, пока не высохли последние слёзы.
— Ты всё ещё любишь меня? — осторожно поинтересовался он.
Гермиона улыбнулась.
— Конечно да.
— Ты очень хорошо вытерпела порку. Я горжусь тобой.
— На самом деле я держалась из последних сил.
— Да, я заметил, — пробормотал он, целуя её в макушку. — Но ты вела себя очень тихо и спокойно: безропотно сняла трусики, без пререканий выполняла всё, что я велел…
— Пожалуйста, не говори об этом, а то я ещё сильнее тебя хочу!
Северус улыбнулся и снова поцеловал её, прошептав:
— Расскажи мне, чего ты хочешь?
— Чтобы ты снова снял с меня трусики.