— Молодчина! — сказал он.
И Мишель понял, что страшные минуты, которые он пережил, угрозы немцев, дула ружей, наведенные на него, его одиночество и страх — все это пустяки, раз он услышал похвалу Даниеля.
ЖОРЖ
Мишель не стал рассказывать матери о том, что с ним приключилось. Он не забрался к ней на колени, как мечтал тогда, у подъезда комендатуры. Вернувшись домой и увидев, с какой тревогой дожидалась его мать, он впервые понял, что эти волнения ей непосильны и ему лучше скрыть от нее правду. События этого дня останутся тайной, которую будут знать только он сам да еще Даниель. Эта тайна свяжет их навсегда, и он, Мишель, будет ревниво хранить ее в своем сердце. Прощаясь с Мишелем, Даниель сказал, что предпочитает на какое-то время освободить его от поручений, раз немцы узнали его адрес. Осторожность требует, чтобы Мишель временно порвал связь с боевой группой. Мальчик подчинился этому решению, но с нетерпением считал дни и недели… Настал март; на каштанах в Люксембургском саду уже распустились крохотные листочки, но никто больше не поджидал здесь Мишеля — ни Ален, ни белокурая девушка.
Соланж грустила еще больше Мишеля. Отчего брат ни разу ей не напишет? Эвелина сказала, что Ален скрывается в отдаленной деревушке, откуда нельзя писать. «Да, но он мог бы прислать мне хотя бы записку, — твердила Соланж, — маленькую записочку из двух слов: «Я здоров», и ничего больше. Я так бы обрадовалась!» Каждое утро у дверей консьержки Соланж подстерегала почтальона.
— Ну как, мадам Кэлин, нет ничего для меня?
Мадам Кэлин только качала головой, и Соланж печально уходила в школу. С каждым днем она все больше худела и бледнела, хотя доктор Менар и продолжал делать ей через день уколы.
Весна принесла великую новость: русские начали широкое наступление на врага — в Прибалтике шли жестокие бои. Немцев гнали отовсюду, и они отступали на дальние рубежи, одерживая, как твердило гитлеровское командование, «полный оборонительный успех». Со дня на день ждали, что на французском берегу высадятся англо-американские войска. Только где будет высадка — на севере, на юге? Каждый вариант имел своих сторонников, а враги окружали французские порты цепью укреплений, хоть и уверяли в своих газетах, что высадки никакой не будет.
Сквозь раскрытые окна фешенебельных ресторанов было видно, как немцы, навалившись локтями на стол, слушают радио, а перед ними стоят тарелки с горами сосисок, которые им уже не хочется есть. Прохожие украдкой кивали в их сторону и подмигивали друг другу, со злорадным весельем следя за черными точками английских самолетов, летевших высоко над облаками — пятерками — к югу. Бомбежки бывали все чаще; на рынках совсем не стало ни мяса, ни овощей, но французы не унывали, понимая, что конец войны теперь уже близок.
Каждый вечер в маленькой столовой Эвелины Селье собирались соседи. Папаша Лампьон, Жан, супруги Моско, сестры Минэ, консьержка — все хотели слушать английское радио. В тот вечер, когда узнали об освобождении Одессы, папаша Лампьон раздобыл бутылку белого вина, а по случаю высадки американских войск в Италии, к югу от Рима, сестры Минэ испекли сливовый пирог, точно такой же, как тогда, в сочельник. Да, многое переменилось с тех пор. Глядя на Гурров, жильцы посмеивались исподтишка, а Гурры, озабоченные и перепуганные, твердили всем, что они сроду ничего не имели против англичан. Немецкий офицер, который еще недавно дневал и ночевал в их доме, отбыл на русский фронт, но никто другой не занял его места. Чувствуя, куда дует ветер, Гурры хотели незаметно переменить курс. Но они не предвидели, что им помешает Стефан. Старший сын Гурров четыре года подряд орал «Хайль Гитлер» и восторженно отмечал на карте победоносное шествие немецкой армии, — такие вещи не проходят даром. Он стал фашистом и остался им со всей непримиримостью своих двенадцати лет. Он презирал родителей за их растерянность, ругал их про себя трусами и нещадно колотил своего младшего брата Луи, который не разделял его фанатизма.
В школе теперь вспыхивали беспрерывные ссоры. Ряды «рыцарей» множились. Длинный Бобен да еще с десяток других ребят примкнули к Союзу, и листовки за подписью «Леонид», восторженно повествующие о победах союзников, наводняли округу. Теперь никто уже не хотел держать язык за зубами, и ребята осыпали Стефана насмешками, то и дело справляясь, «как поживает Гитлер». Стефан, по обыкновению, холодно улыбался и отвечал, что он располагает верными сведениями и что «фюрер» (он выговаривал это слово с немецким акцентом) по-прежнему на высоте положения.
— Ну что ж, скорей хватай своего фюрера за портки да постарайся не скатиться вместе с ним с этой самой высоты: скоро его сшибут оттуда пинком! — кричал ему Жорж.
Ребята хохотали, а Стефан, весь бледный от злости, упрямо твердил, что «фюрер одержит верх».
Как-то в мае, после очередной ссоры в школе, Жорж с Мишелем весело бежали домой. Следом за ним на расстоянии нескольких шагов шел Стефан, и они нарочно громко смеялись, болтая о своих друзьях — Бобене, Менаре, о завтрашней контрольной по истории…
Мимо как раз проходил высокий разбитной парень с вздернутым носом; увидев их, он остановился.
— Эй, Московиц! — удивленно воскликнул он. — Ты что, переехал в Париж?
Жорж пристально посмотрел на него, кивнул и, не отвечая, зашагал дальше. Парень побежал за ним.
— Ты что, не узнал меня? Я же Дюло́н! Мы с тобой учились в Лионе в одном классе! Ну, не помнишь, что ли, папашу Трике и как мы дулись в стеклянные шарики, а потом ты стащил с меня берет?
— Да, да, конечно, помню, — холодно подтвердил Жорж, — но, извини, я тороплюсь. Будь здоров!
Парень нахмурился и разочарованно повернулся назад. Жорж ускорил шаг.
— Ты что, не узнал его? — спросил Мишель.
— Конечно, узнал! Ну и болван! Орет на всю улицу, что моя фамилия Московиц!.. Как ты думаешь, Стефан слышал?
— Ах вот оно что… — спохватился Мишель. — Я не сообразил… Погоди…
Он резко обернулся. Стефан стоял у витрины шляпного магазина, внимательно разглядывая головные уборы.
— Шляпки разглядывает! — со смехом шепнул Мишель. — Нет, представляешь, он любуется дамскими шляпками! Значит, он ничего не слышал.
— Гм, — сказал Жорж, — хотел бы я в это верить! Но как-то странно, что он вдруг заинтересовался этими шляпками. Главное, ничего не сболтни моей маме, а то она совсем заболеет от страха… Ну и болван же этот Дюлон!
Усилием воли Жорж заставил себя переменить тему разговора, и Мишель совсем позабыл об этом происшествии. Но на другой день, возвращаясь домой из школы, где только что с грехом пополам написал контрольную по истории, он увидел, что в парадном его поджидает младший брат Стефана — Луи.
— Я должен тебе кое-что сказать… — озабоченно прошептал Луи, — да только не здесь, лучше в другом месте…
Он увел Мишеля в соседний подъезд, вторично оглядел улицу и, прижав рот к его уху, быстро проговорил:
— Стефан донес на Жоржа!