— Я покупал… — брякнул он наугад, — я покупал…
Он поспешно достал из кармана карандаш.
— Я покупал… карандаш!
Немец беззвучно рассмеялся, но ничего не ответил. Только взял Мишеля за руку.
— Пойдем, — сказал он, все так же смеясь, — пойдем mit mir… со мной!
Мишель отскочил назад, пытаясь оценить расстояние, отделявшее его от угла улицы. Пожалуй, метров пять будет, не больше, а уж там… Он хотел было метнуться в сторону, но немец схватил его и больно стукнул по голове.
— Mit mir… Со мной… Понял?
Мишель, не помня себя от ярости, пошел за ним. Он был так зол, что даже не испытывал страха. «Угодил прямо в руки немцам, болван несчастный! Болван, — повторял он про себя, стиснув зубы, — болван! А что скажет Даниель, когда узнает? Он будет ждать меня, ждать и решит, что я струсил… А что, если они станут меня обыскивать и найдут план? Да нет, на это им ума не хватит!» Он сунул руку в карман и судорожно стиснул в кулаке плюшевого медвежонка.
Немец шел рядом, чеканя шаг, не поворачивая головы. В окнах показывались встревоженные лица и почти сразу исчезали. Молодая женщина с ребенком на руках молча проводила Мишеля взглядом. Они пересекли площадь, прошли пустынную улицу и наконец остановились перед серым зданием, на котором черными буквами было выведено: «Kommandatur» («Комендатура»). Солдат открыл дверь и втолкнул Мишеля в тесную, жарко натопленную комнату с грязными стенами. За столом, загроможденным множеством папок, восседал офицер, высокий, жирный, с бледным лицом и лысым черепом, покрытым капельками пота; он курил сигару. Другой немец, стоя спиной к камину, что-то записывал в блокнот.
Солдат подтолкнул Мишеля к столу, щелкнул каблуками и неторопливо доложил о происшествии. Офицер поднял голову и уставился на Мишеля бесцветными глазами.
— Подойди ближе! — приказал он.
Мишель не сдвинулся с места.
— Näher treten! Ближе подойди! — закричал офицер, вынув изо рта сигару, а солдат пинком в спину подтолкнул мальчика вперед.
Мишель весь напрягся и, вскинув голову, вытянулся перед столом, силясь побороть дрожь…
— Как имя? Адрес?
— Селье Мишель, Париж, улица Четырех Ветров, дом 24.
— Кто отец?
— Мой отец в немецком плену! — с гордостью ответил Мишель.
— Ach, ja, ja… Дай, что у тебя в рука?
Мишель положил карандаш на стол.
— Это все? — спросил офицер.
Он сделал знак солдату; тот подошел к Мишелю, велел ему поднять руки и начал рыться в его карманах. Кошелек, носовой платок, медвежонок…
— Снять — как это? — свитер! — заорал лысый офицер.
Мишель снял свитер. Грубые, потные руки щупали его тело, срывали с него рубашку; он чувствовал их влажное прикосновение. Но сам он думал только о плане. Схватив медвежонка за лапку, офицер внимательно оглядел пустую глазницу… Прошла минута, две… Мишель, весь дрожа, ждал. Вдруг немец брезгливо отшвырнул медвежонка в другой конец комнаты. Он мягко упал на пол рядом с камином, у ног нациста с блокнотом. «Ура, — подумал Мишель, — этот кретин ничего не заметил!» Его стал одолевать нервный смех; сдержать его было не легко.
— Nichts! Ничего! — выпрямившись, отрапортовал солдат.
Офицер пожал плечами. Снова закурив сигару, он начал рассеянно катать по столу синий карандаш.
— Ты купить его у мадам Девинь? — спросил он наконец, показывая на карандаш.
— Да, — ответил Мишель, — я уже сказал.
— И мадам Девинь ничего тебе не дать? И ты тоже ничего ей не носить?
— Нет, ничего.