Читать книгу «Дом на улице Четырех Ветров» онлайн.
— Что уж тут рассказывать! Я там разыгрывал этакого дурачка, ну, понимаете, совершенного болвана. А им это даже понравилось: они глядели на меня благосклонно. «Вы — Ален Кутюр?» — спросили они. «Ален Кутюр? — изумился я. — Нет, что вы! Мое имя Жан-Феликс Паризо!» — «Но вы ведь знакомы с Аленом Кутюром?» — «Конечно, он мой сосед, мы часто встречаемся на лестнице… А знаете, у меня есть кузина, которую зовут Алина Вуатюр. Может, это вас и попутало?» Ну, тут взяли меня за бока: я, мол, участник Сопротивления, я сражаюсь против немецкой армии! Тут я скорчил дурацкую рожу: я сражаюсь против немецкой армии? Как можно такое говорить? Да и времени у меня нет! С меня вполне хватит моей аптеки! А что до Сопротивления — конечно, я слыхал, что есть такая штука, но больше я ничего не знаю. Они перемигивались, подсмеиваясь надо мной, потом сказали, что выпустят меня на свободу. Но вместо этого они просто-напросто отправили меня в тюрьму «Фрэн». Нет, вы не представляете себе, что там творится! — Мосье Жан чуть не захлебнулся от ярости. — Подумать только: какой-то долговязый немец начал срывать с меня галстук! «Selbstbinder!»[6] — вопил он, а сам чуть не задушил меня. Потом он стал бить меня по щекам. Тут появился другой тип и тоже заорал: «Галстук! Галстук сними!» Я взорвался: «Вы что, не могли объяснить толком, что вам надо? Зачем издеваться над человеком?» И я снял галстук. Нет, представляете?
— А что потом? — спросила консьержка. — Как было в камере?
— Что ж, в камере, пожалуй, было бы терпимо, если бы я не подыхал с голоду. Со мной сидело еще двое заключенных: один такой маленький, с бородой, который к вам приходил, а второй — бретонец, его вчера отправили в Германию. Знали бы вы, что только не изобретают заключенные! Они прячут в соломенных тюфяках и ножи и бумагу с карандашами. А по вечерам перестукиваются с арестантами из соседних камер… Самое тяжкое — это вечера. Света нет. Мы лежим в темноте, стараясь развлечь друг друга беседой, но скоро все умолкают. Засыпают — и точка… На второе же утро из камеры увели людей — втолкнули в грузовик и повезли на расстрел. И тогда мы все запели «Марсельезу»…
— И их расстреляли? — всплеснув руками, воскликнула мадемуазель Мари.
— Не знаю… Наверно, раз никто из них не вернулся… Каждые два дня кого-то вот так увозили, и мы всякий раз провожали их «Марсельезой». А потом выпустили бородача, и я попросил его вас известить. Премного благодарен вам за посылку, — вежливо добавил Жан.
Эвелина задумалась.
— Когда вас допрашивали? — спросила она. — Какой это был день?
— Погодите… Меня арестовали двадцать четвертого декабря и два дня держали в гестапо на улице Соссэ́… Значит, допрос был двадцать шестого. Почему вы спрашиваете?
— Двадцать шестое декабря… — повторила Эвелина. — В этот день исчез шпик… Все ясно… Немцы убедились, что вы не Ален, и перестали наблюдать за домом. Значит, когда Ален уходил, никто уже не мог его выследить.
— Какое счастье! — воскликнули сестры Минэ.
Жану рассказали про содействие доктора Менара, ни одним словом не упомянув о собранных деньгах.
— Значит, это ему я обязан свободой? — спросил Жан. — Славный он человек, непременно схожу к нему, поблагодарю. Но вот что я хочу вам сказать: больше я не намерен смирно сидеть в своем углу! Уж очень я зол на них, подлецов, которые каждое утро отправляют на смерть сотни людей! Нет, недаром я пел «Марсельезу», недаром… Да и как они смели оскорблять меня, бить, срывать с меня галстук?! Нет, больше я не буду тихоней: я хочу сражаться, помогать Алену…
— Сейчас вам прежде всего надо поправиться, — с улыбкой сказала ему Эвелина, — вечером будете ужинать с нами!
— Нет, с нами, с нами! — закричал отец Жоржа.
Жан ужинал у Селье, а на другой день завтракал у Моско и обедал у сестер Минэ. Все дружно за ним ухаживали, и мадам Кэлин сияла. Таким домом можно гордиться! Все ее жильцы против немцев: все — с первого до последнего этажа! Когда вернется ее сынок и заведет речь о своих боевых подвигах, она тоже сможет кое о чем порассказать.
Оставалось одно черное пятно — Гурры. Не они ли донесли на Алена? Это дело надо было расследовать! Мишель с Жоржем пытались незаметно расспросить Стефана. Но тот только отшучивался. Виновны были Гурры или нет — они держали язык за зубами.
— Это они, конечно, они! — твердил Жоржу Мишель. — Кто другой мог бы это сделать? По мне, так надо бы сказать им правду в лицо и выставить их из дома!
Жорж пожимал плечами: это невозможно, надо дождаться победы! Но уж тогда подлецы получат по заслугам, да!
Мальчики снова, как прежде, ходили в школу, и Мишель старался учиться как можно лучше. Он уступил Жоржу должность командира «рыцарей», а сам, как все рядовые бойцы, распространял листовки, рассовывая их по почтовым ящикам. Но Союз рыцарей, зеленые листовки — все это уже не захватывало его по-настоящему. Он все время думал только о Даниеле. С того самого дня, как Мишель расстался с ним в кафе «Добрая встреча», Даниель не подавал о себе вестей. Неужели он забыл свое обещание?
Как-то раз в феврале Мишель возвращался домой через Люксембургский сад, неторопливо ступая по талому снегу. Вдруг перед ним вырос Ален. Мишель с трудом его узнал. Ален был теперь не блондин, а брюнет и носил широкую фетровую шляпу и очки.
— Я тебя искал, — сказал юноша. — Мне не хотелось идти на улицу Четырех Ветров, а потому я поджидал тебя здесь… Меня послал к тебе Даниель…
Мишель вспыхнул от радости.
— Наконец-то! — воскликнул он. — Скорей говорите, что я должен сделать!
Надо было в тот же день отнести записку хозяйке красильни на улице Генего́. Спросить мадемуазель Агату и сказать: «Я к вам от Мартена». Мишель сунул листок за пазуху, и этот привычный жест вызвал бурную радость в его душе.
— Это не все, — сказал Ален, — придешь сюда в будущий вторник в четыре часа, и я дам тебе еще одно поручение… Прощай… Значит, во вторник…
Он зажег сигарету и ушел, шлепая по лужам. Мишель задумался. Он не мог отправиться на задание, не сказав матери всей правды. «А вдруг она не позволит мне пойти на улицу Генего? — испугался он. — Нет, была не была, скажу все, как есть: не могу же я обманывать маму!»
Эвелина Селье выслушала сына и, подавив вздох, тихо сказала:
— Иди, сынок!
Без труда отыскав красильню, Мишель аккуратно исполнил все, что ему велели. Для этого ему пришлось пропустить занятия в школе, а через три дня он снова их пропустил, потому что на этот раз Ален послал его в более отдаленный район — Бельви́ль: там у станции метро «Пляс де Фэт» его ждала, читая газету, белокурая девушка, с которой он познакомился месяц назад.
Он побывал также в кварталах Терм и Порт-Майо, на улицах Вожира́р и Лафайе́т. Повсюду, на перекрестках, у входа в лавку, его дожидались люди, имени которых он не знал, но стоило ему сказать, что он от Мартена, как они устремляли на него пристальный взгляд. Постепенно он привыкал и, встречая по дороге немцев, уже не смотрел на них с прежним вызовом — теперь ему и вовсе нельзя попадаться: как-никак он боец Сопротивления!
[6] Галстук! (нем.).