– Посмотри на меня, Ань.
Поворачиваюсь, нерешительно поднимая глаза, но держу подбородок опущенным, словно это может меня спасти. Ощущаю себя очень странно. Выжатой, измотанной, но не уставшей. Словно плаваю в желатине, и все вокруг такое медленное, как я сама.
– Я уезжал по работе в горы. Там фигово со связью, точнее, ее нет вообще. Вернулся сегодня и сразу к тебе. А ты уже и думать обо мне забыла. Так кто из нас должен обижаться?
– Никита, я не очень хорошо тебя знаю, но не надо мне заливать. Это может быть уязвленное эго, но никак не обида. Не смеши.
Клим улыбается, показывая зубы. Ровные, белые. Он точно носил брекеты, с такими не рождаются. Как же ему идет улыбка…
– Чай черный или зеленый? – спрашивает Никита.
– Любой. Мне все равно.
– Никогда не отказывайся, когда тебе предлагают выбор.
– У тебя очень хорошо получается делать его за меня. Вот и вперед.
Не отрываем друг от друга взгляд. Сегодня все по-другому. Напряжение между нами теперь приправлено необъяснимой тягой и бессилием, сдавливающим грудную клетку.
– Хочу поцеловать тебя… – рука Никиты скользит вверх по ноге.
– И что мне делать с этой информацией?
– Ты этого хочешь?
– Я… – во рту становится нестерпимо сухо, губы покалывает.
– Попроси, Аня. Просто попроси… – он наклоняется ближе, и я нерешительно тянусь навстречу. – Я даю тебе право выбора.
Наши дыхания сталкиваются, сливаясь в воздушном поцелуе. Остается последовать их примеру, но… Никита замирает, и я тоже.
Не хочу ничего говорить. Хочу, чтобы он сам все понял и сам все сделал, но Никита ждет. Специально изводит меня. Это жестоко.
– Нет. Не хочу, – отвечаю я твердо.
Он ведет игру, понятную только ему одному. Я не знаю правил, а значит заранее обречена на провал. Это нечестно. Я отказываюсь играть.
– Хорошо, – спокойно отзывается Никита, отклоняясь назад и убирая от меня руки.
– Хватит, Никит. Понимаю, что тебе весело, но мне вот что-то не очень. Походу, я снова ошиблась в тебе. Или в себе. Не знаю… Думаю, вторая попытка окажется такой же провальной, как и первая.
Он открывает дверь, ничего не отвечая и сохраняя хладнокровие, и выбирается наружу. Сижу, вжавшись в спинку кресла. Клим тормозит на секунду и наклоняется, заглядывая в машину:
– Я не шутил, Аня. Но теперь запомни, сейчас я спросил у тебя в первый и последний раз. Больше этого делать не буду.
Хлопает дверь, щелкает центральный замок.
Не шутил? Да как вообще можно понять, когда он серьезен, а когда…
Закрываю глаза, делая глубокий вдох. Что я делаю? Что он делает? Каждый раз жалею, что сажусь в его тачку, но стоит ему поманить, как я снова это делаю.
Диагноз ясен.
Дура.
Хроническая.
И это не лечится.