— Он говорит, что это его дядя, — сказал Джанмурчи, показывая на человека в очках. — От Джантая приехал. По юртам пошел слух, что вы едете. Джантай навстречу едет, а его вперед послал.
Оса оглядел новоприбывшего. Он хорошо знал цену черным очкам. Джанмурчи, угадывая его мысль, сказал вслух:
— У него от снега глаза болят. Прямо по горам пять суток ехал, двух коней загнал.
Он что-то сказал гостю. Тот снял очки, угодливо задрал загорелое острое лицо и залился отвратительным воркующим смехом. Большой кадык двигался на его хулой шее. Он жмурил гноящиеся белым гноем глаза и все продолжал смеяться.
— Чего он смеется? — спросил Оса.
— Очень рад, что тебя увидел, — отвечал Джанмурчи и, повернувшись в седле, добавил Кондратию на ухо: — Это слуга Джантая. Не подавай ему руки. Он человек без сердца.
— А рожа-то какая, тьфу! — откровенно сказал Оса и, повернувшись с конем, поехал к могиле.
— Э, да это Кучь-Качь — Черный баклан, — сказал кто-то из пограничников, и все. заговорили наперебой, обступив гостя.
— Ну да, в прошлом году из тюрьмы убежал.
Он у Джантая палач, — прибавил кто-то.
Но поднявшийся говор оборвала команда:
— Слеза-ай!
Пограничники бросили повода коноводам и пошли отдать последний долг товарищам. Алы отвел в сторону джигита Джантая.
Кучь-Качь, — сказал он, — где отец?
— В половине дня пути отсюда. Он пришел со всеми юртами. Уже два месяца он идет навстречу командиру.
— Поезжай, скажи, что мы идем, — сказал Алы. — Если, будет плохое мясо, мало кумысу или плохие юрты для наших гостей, позор падет на наш род. Если ты не успеешь или забудешь, знаешь, что Джантай сделает с тобой?
Кучь-Качь не стал слушать дальше. Он приложил руку к сердцу, прыгнул в седло и как тень исчез за утесом.
Над свежей могилой прогремели традиционные залпы. Раздалась торопливая команда, и. не оглядываясь, полным ходом, с задержанными впереди, пограничники тронулись в галоп.
— Н-но, проклятая, легко идешь?! — закричал Саламатин, волоча в поводу свободную лошадь.
Желтая пыль глины клубилась под ногами всадников. начавшийся ветер стлал ее к земле, и далеко позади она подымалась, и расплывалась в облако. При каждом ударе копыта земля от ветра как будто дымилась желтым дымом. Неожиданно открылся обрыв. Внизу бы-эта река. Крутыми зигзагами всадники стали спускаться по откосу.
— Затанцювал, — недовольно сказал кто-то, сдерживая бившегося коня.
— А ты сыграй ему на губах, — насмешливо сказал снизу другой всадник, поднимая голову вверх.
Первый висел у него над головой и ежеминутно мог сорваться.
— Та я ж не пьяный, — недовольно отвечал верхний.
Бурная река грохотала, сбивая пену у прибрежных камней. Всадники торопливо спустились к воде. Несколько человек бросились в реку. Их понесло и завертело.
— Та я ж боюсь, — дурашливо сказал молодой пограничник, направляя коня прямо в воду за остальными,
— А вот я тебя зачепу арканом за шею, шоб вода в горло не лилась, — ответил сосед.
Людей вместе с конями несло и окунало в ледяной воде. Однако через несколько минут всадники один за другим выбрались на берег. Вода текла с них на камни.
— Я смотрю, а волна накрыла — сладко. Ну, думаю, пропал сахар, промыло, а теперь, смотрю — ничего в кобурах нет.
— Вот тебе и сберег, а у меня дочиста табак вымыло.