— Тут, за горой, сразу перевал Кизил-Су.
— А, так он тут, — сказал Кондратий и взял карту.
— Что ты врешь? — перебил он, — Здесь ровное место.
— Йэ? — удивился старик, забыв про чай. — Кизил» Су Здесь.
— Товарищ командир, — заговорил кто-то из темного угла. — Еще в прошлом году покровские мужики сказывали, что тут много народу пропало. Зимой воздуха нету. Высоко очень. Если с лошади сошел — и конец, даже силы нету на коня сесть. Трещины во льду очень глубокие. Там и кони, и люди, и опий. Всего много.
— Что же ты думаешь, я полезу вытаскивать?. — сказал Оса.
— А вот мы в разъезде были, — заговорил кто-то, — так по юртам нам сказывали: шла, понимаешь, целая семья. И стали на Кизил-Су замерзать. Сели в круг. А поодаль трое легли, а старик поперек сверху лег, чтобы согреть. Буран был, отлежаться думали. Так всех и за» несло. Весной, как растаяло, ездили их убирать. Сидят, понимаешь, мертвые кругом льда, все равно, как за столом.
На минуту наступило молчание.
— А помнишь, мы видели…
— Ну да, — отозвался сосед, перекладывая ногу. — Мы едем, а они идут.
— Пешком? — спросил кто-то.
— Пешком. Двое босиком там по снегу и жарят. Летом-то снег на горах не такой холодный.
— Да, сам бы попробовал!
— Ну где же! Без привычки разве вытерпишь? Ну, идут. Двух ишаков гонят, а на ишаках вещи. А наверху, как в люльке, на спине лежит ребенок грудной, привязанный. А рядом пешком мать идет. Мы их доставили. Ну, там им документы проверили. А голь какая перекатная. Одни тряпочки.
— Ты вот что скажи: как они По речкам с ишаками не потопли?
— Черт их знает. Тут и конем не переедешь, а они б ишаком прут.
— Место, значит, выбирают.
— Да, выбирают, а которые потопли, ты про их знаешь?
— Да тут если бы дороги хорошие, совсем бы другое дело. И манапы бы не расправлялись так с пастухами. А то едешь — конца краю нет. Пока до него, до манапа, доберешься — он чего хочешь сделает.
— А то во еще: помню, мы ездили зимой. Так куда. Градусов сорок мороза, никакого терпения нет. В снегу целую неделю зубами лязгали.
— А мы в позапрошлое лето ездили, и так хорошо вышло. На дороге всяких костей было до черта. Так мы с навозом клали, костер разводили. Ничего, горит.
— Ты расскажи лучше, отчего ты вчера на подъеме кричал.
— Закричишь: конь вперед, а вьючная — назад. Думал, пополам разорвут.
— А кричал-то чего?
— На коня и кричал.
— Скажи лучше, испугался.
— Ну, и испугался! А ты никогда не пугаешься?
— Он перед бараниной первый храбрец!
Раздался общий хохот.
Спустились сумерки. Спешить было некуда. Пограничники добродушно зубоскалили. Снаружи грянул выстрел, и сразу оборвался смех. Все бросились к винтовкам и затолпились у выхода. По долине часто загрохотали выстрелы. Выбежав из дома толпой, красноармейцы, как горох, рассыпались за камнями. Внизу по ложбине ехали человек триста вооруженных всадников.