Оса даже не оглянулся. Алы погнал коня за ним. Оса провалился по грудь вместе с конем и несколько раз ударил его по голове плетью. Джанмурчи закричал от страха. Конь забился, выскочил на ледяную кору и через несколько шагов выбрался на твердую землю. Оса и Алы беззаботно улыбались. Сзади медленна двигались остальные. Они расстилали чапаны, кожухи и попоны по снегу, проводили коней и проходили сами. Через полчаса отряд перебрался и тронулся дальше.
Тени столпившихся гор темными покрывалами заволакивали ущелье. Высоко в небе догорал бледной зарей день. Оса остановил отряд на ночевку. Красноармейцы получили по горсти сухарей и стали готовиться ко сну. Расседланные лошади были выпущены на траву и разбрелись. Цигарка дневального горела огненным глазом. Истомленные люди спали на мокрой земле, завернувшись в халаты и кожухи.
С наступлением утра всадники потянулись гуськом по узкому гребню хребта над глубоким ущельем. Слева снизу ярко светило восходящее солнце. Оно освещало красными лучами фыркающих коней и толстых от халатов, похожих на красные комья всадников, горело на торчащих стволах винтовок. На той стороне узкого ущелья стеной вздымался массив. Где-то в глубоком тумане глухо шумел Нарын. Туда не проникали утренние лучи солнца. Тени всадников и коней протягивались через бездну, и по отвесу скал двигались одна за другой гигантские четкие фигуры. Привычные кони спокойно шли над дымной от тумана пропастью, осторожно ступая по темным от сырости, скользким камням. К полудню ущелье расступилось и стало глубже. Всадники двигались поперек ската щебня. Гора влево подымалась так высоко и круто, что вершины не было видно. Спереди раздался тихий свист. Это был сигнал об опасности. Всадники осторожно смотрели под ноги лошадям. Веками поперек ската проходили стада и караваны. Щебень сползал, и от времени образовалась плотно убитая тропа. Местами она обрывалась. Тогда сверху полоса щебня плыла каменным потоком. Скат кончался обрывом. Лавина камней дробно стучала по утесам. Из-за обрыва шумел, как из берлоги, невидимый Нарын. Кони останавливались перед каменным ручьем, потом, решившись, перебегали. Они перебирали ногами, как на карьере, но еле успевали выбраться на тропу.
Вдруг в середине отряда раздался вопль. Седок и вьючная лошадь не успели выскочить на дорогу. Их понесло. Пограничник закричал и спрыгнул с коня. Гравий набежал ему по колено. Человека и обоих коней потащило к обрыву. Все трое отчаянно бились, но чем быстрее кони перебирали ногами, тем скорее двигались камни.
Режущий ухо переливный свист трелями прорезал грохот реки, выходивший как будто из-под земли. Веревка плавными петлями развернулась в воздухе и хлестнула на дымные от пыли камни. Пограничник схватил веревку. Теперь, когда он всей тяжестью висел на веревке, его походка стала легкой и ноги почти не погружались в гравий. Забыв о себе, он бросился к коням. Одна за другой, распластываясь в воздухе, летели сверху веревки. Пограничник обвязал за шею одного коня, потом другого. Он чуть не опоздал. Теперь все трое были на самом краю пропасти.
— Товарищи, братцы, коней не бросьте! — с отчаянием кричал он, глядя вверх на тропу.
Веревки натянулись, как струны. Черные от пота кони с дикими усилиями били ногами. Десяток спешившихся людей тянул веревки.
— Га-га-га! Што, напустил цикорию?
Суровые лица смотрели сверху и приветствовали неудачника такой бранью, что, вероятно, лошади покраснели бы, если бы поняли. Пограничник выбрался на тропу и отряхивался от пыли. Сейчас же за ним вытащили коней.
— А конь-то, гляди, лопнет! Ишь ты, запыхался!
Коричневые, загорелые всадники с яркими синими глазами хохотали и перемигивались. Под шуточки и прибаутки отряд тронулся дальше. Однако через полкилометра стало еще хуже, и смех замолк. Узенькая твердая тропа была наклонена к пропасти и чуть присыпана песком. От этого она была скользкой. Снова спереди, оттуда, где ехал Кондратий, раздался свист. Теперь каждая ошибка была бы непоправимой.
Лошади так чутко заботились о равновесии, что каждый всадник чувствовал, как его конь качается под ним из стороны в сторону. В полном молчании, шаг за шагом красные чапаны пробирались друг за другом над пропастью. Как будто яркие красные цветы нависли на серых скалах.
Саламатин, не спускавший глаз с Ибрая, неотступно следил за ним. Но в одном месте, где дорога стала шире, Ибрай проехал вперед. Скоро тропа раздвоилась. Одна пошла белой полосой вверх, карабкаясь чуть ли не по отвесной стене, другая — прямо. Кондратий хотел посмотреть, что делается в отряде, и на широком месте отстал.
— Наверх, туда надо! — отчаянно закричал Алы, обращаясь к нему.
— Сто-ой! — скомандовал Кондратий.
— Туда не надо, туда нехорошо, — продолжал кричать Алы, — вверх надо!
Он заволновался и стал путать русские и киргизские слова. Передние всадники не могли слышать приказания командира полка, но почему-то остановились.
— Что там такое? — закричал Кондратий.
— Река, ничего не слышно! — заорал всадник впереди и оглянулся.
— Юмиркан! — закричал Кондратий.
Ответа не последовало. «Засада, — мелькнуло в голове Кондратия. — Начнут сверху бить, — пропали!» Он хотел проехать вперед, но его опередил Саламатин.
Пограничник был убежден, что Юмиркан что-то натворил, потому что он пропустил его вперед. Мысль о том, что товарищи его могут погибнуть из-за его оплошности, обожгла Саламатина как огнем. Он рванул коня за повод и съехал с тропы вниз. Конь скачками прошел по острым камням. Щебень посыпался вниз из-под копыт, но конь, как дикий зверь, выскочил на тропу. Саламатин увидел, как Юмиркан полез вверх по тропе.
— Стой! — закричал Саламатин и взялся за клинок.
Стрелять было нельзя, так как кони и без того дрожали всем телом, еле удерживаясь над бездной.
— Почему там стоят?
— Не знаю, — ответил Ибрай.
— Там дорога есть?
— Конечно, — подтвердил контрабандист.
— Не врешь? Наступи ногой, если правду говоришь! — сказал Саламатин и, достав из кармана, бросил на землю сухарь.
Лицо Ибрая сделалось совсем желтым. Он присел, загородился от удара конем, потом бросился в кусты и полез вверх по тропе.