Кондратий вскочил на ноги, и глаза его сверкнули.
— Правильно, но я приучил пятьдесят лошадей к корму без всякой выстойки. Даже овсом. Ты знаешь, так кормят своих лошадей русские грузчики.
— Кондратий, ты — настоящий полководец, — восторженно сказал Будай, и оба засмеялись.
Кондратий продолжал:
— Я сделал все расчеты, как мог. Во времени, в силах, во встречах. Дорог нет. По всему пути нет даже кочевий. Но клянусь, что я обороню границу! Я рассчитал каждый фунт груза и подобрал людей. Смотри!
Он взял свечу и пополз по карте. Он вел линию и рассказывал. Будай изумлялся.
— Откуда ты знаешь все это?
— Я делал сводки разъездов.
Глаза Кондратия были красны от бессонной ночи, но он выглядел бодро. Седой и сутулый, Будай перед ним казался бессильным и старчески беспомощным. Кондратий рассказывал ему о дорогах и перевалах, о пастбищах и возможных встречах. Он учитывал не только свое движение, но и дороги врагов, а Будай все стоял и слушал своего друга. Маленький кавалерист говорил не менее двух часов, и его поразительная память ошеломила Будая. Наконец он умолк, встал и расправил затекшие ноги.
— Дороги идут только по рекам. Летом после четырех часов дня вода с ледников прибывает, и в ущельях опасно. Ты это знаешь, — сказал он. — Не всегда можно подняться наверх и спастись от половодья. Все зависит от грунта. Но я беру с собой Джанмурчи. По цвету воды он определяет почти безошибочно почву перевалов. Поэтому мы всегда вовремя можем свернуть в другое ущелье и всегда будем знать, можно проехать или нельзя.
Он задумался и замолк. Потом с ясной улыбкой закончил:
— Конечно, мы сильно рискуем. Ведь все это очень гадательно, но, как ты видишь, у нас есть надежда проехать. И на каждой контрабандной тропе, которую мы пересечем, нас будут ждать менее, чем во Франции. Соревноваться мы будем каждый день, каждый час. Ты ведь знаешь, как быстро в горах распространяются слухи, но двигаться мы будем только шагом.
Он с сожалением вздохнул и добавил:
— Ты ведь сам знаешь, что по этим горам не очень-то раскачешься.
В дверь постучали, и Джанмурчи шагнул через порог.
— Чего тебе? — спросил Кондратий.
— Командир, я пришел говорить с тобой.
— Послушай, сейчас ночь. Мы поговорим завтра.
— Не гони его, Кондратий, он зря не придет, — сказал Будай.
— Тюра, я пришел с тобой говорить о крови.
— Сядь и говори скорей, в чем дело, — устало перебил командир полка.
Джанмурчи важно сел и, не спеша, спросил:
— Какая кровь у твоих лошадей?
— Я езжу, на породистых лошадях, ты ведь это знаешь, — не теряя терпения, отвечал Кондратий, но в голосе его был легкий упрек, потому что он устал до последней степени.
— Хорошая лошадь, у которой хорошая кровь, — упрямо сказал Джанмурчи, хотя никто с ним не спорил. — Командир, — продолжал он, — сейчас в тюрьме сидит Алы, сын Джантая.
— Я знаю, — со скукой сказал Кондратий. — Из-за этой новости ты вламываешься ночью ко мне и не даешь спать?
— А в чем дело? — спросил Будай.
— А это все та старая разбойничья история, которую ты знаешь.
Кондратий не стал продолжать, потому что Джанмурчи страстно его перебил.
— Старый Джаитай — хороший человек. Русский пристав его жену взял. Самого крепко бил. Зачем? Джантай пристава убил, в горы ушел. Тридцать пять лет в горах живет. Теперь говорят: Джантай — плохой человек!