— Как же можно так неосторожно? — недовольно промолвил Иван Фёдорович.
— Меня не видели… Я скоро уйду…
Наташа, ошеломлённая внезапным появлением мужа, замерла, но уже в следующее мгновение вспорхнула легко и быстро, будто её ветром подняло, и повисла на шее Николая. Его шинель дышала морозом, шапка сдвинулась набок. Наташа целовала его холодные губы, щёки, глаза и заливалась слезами.
Иван Фёдорович безнадёжно махнул рукой и ушёл в свою комнату.
— Сними шинель, — поборов первое волнение, сказала Наташа. Он стоял рядом с ней, большой, растерянный и непривычно беспомощный…
Всё было ясно, понятно и очень хорошо. Её голова лежала у Николая на груди, она слышала стук его сердца. Волосы словно расплескались, мягкие, невесомые. Он крепко сдавил её плечи.
— Раздавишь, — прошептала она.
— Я хочу тебе сказать, — прошептал он и почувствовал, как она замерла, прислушиваясь, — я безумно люблю тебя, Наташа… И верю тебе.
— Я тоже, — ответила она и тихо засмеялась. — Ревнуешь?
— Да, было, но недолго, — ответил Николай и рассказал, ничего не утаивая, о своих сомнениях. Притом говорил о своей слабости иронически-добродушно, смеясь над собой и радуясь, выбирая из всего, что недавно мучило его, лишь комическое — так теперь представлялось ему всё пережитое. Что-то непобедимо весёлое и жизнеутверждающее чудилось ей в голосе Николая. Она прижалась к нему и еле слышно прошептала:
— Родной мой, любимый, единственный… Мне теперь ничего не страшно!
Наташа засыпает, а Николай осторожно, чтобы не разбудить её, надевает шинель и уходит в зимнюю ночь.
Каштановые волосы Наташи разметались по подушке, чёрные ресницы прикрыли глаза, правая щека, как в детстве, лежит на ладони.
Широкое белое поле раскинулось, разлилось… Ровное, пустое, оно что-то напоминает Наташе. Она идёт по мягкому, сыпучему снегу. Ей трудно, ноги проваливаются почти до колен, сильно бьётся сердце, тяжело дышать. Навязчивая мысль тревожит мозг: что-то она должна вспомнить. Но что? А вспомнить нужно обязательно, очень важное… Наташа идёт всё дальше. И вдруг перед ней возникает фигура женщины, она словно парит в воздухе и говорит голосом Анны Яковлевны — учительницы литературы и русского языка:
— В классе ты хорошо читала Пушкина, Наташа, а теперь скажи своё, что ты оставишь людям?
— Я стихи не умею, — испуганно отвечает Наташа и изумлённо смотрит на Анну Яковлевну. Мурашки пробегают по спине. — Анна Яковлевна, вы же умерли!
— Люди не умирают, — серьёзно и строго говорит учительница, — частицы их сердец переходят в других людей и живут в их памяти делах. А что ты оставишь людям? Ты не умеешь писать стихи, но это не важно! Можно считать своим сказанное и сделанное другими, если ты не отступаешь от этого!
— Вспомнила! Я вспомнила! «Светить всегда, светить везде… Вот лозунг мой и солнца».
— Умница ты, Наташа!
И опять она идёт по бесконечно длинному снежному полю. Только теперь идти легко, ноги совсем не касаются снега. Спокойная, нежная, какая-то необыкновенная глубинно-русская мелодия звучит над белым полем. Плавно поют скрипки, ласкает грудной голос виолончели, в паре с валторнами проводит свою партию фагот. Вот дружно вступил весь оркестр, и над морем звуков призывно прозвучал высокий, чистый голос трубы. Бухнул большой барабан, и глубоко, тяжело вздохнули контрабасы…
Наташа вздрогнула. Сердце сладко замерло от предчувствия чего-то ещё неосознанного, но прекрасного. Блаженство и радость переполнили её. А снежного поля больше нет. Впереди раскинулось большое в белом весеннем наряде село. Наташа узнала его. Широкий зелёный выгон, деревянная серая школа, старая, полуразвалившаяся церквушка в зарослях одичавшей вишни и густой сирени, покрытый жёлтыми кувшинками пруд… А вот родной дом и возле него маленькая, худенькая женщина… Мама, мамочка, родная, милая моя! Наташа бежит легко и быстро и падает в крепкие объятия. Сухие тёплые руки нежно гладят её лицо, шею, теребят мягкие, непослушные волосы.
— Трудно, доченька? — Голос матери ласковый, приветливый, но чуткая Наташа улавливает в нём суровость. Наташе очень хорошо, она говорит, всхлипывая, как ребёнок, которого напрасно обидели, а затем пожалели:
— Трудно, мамочка, очень трудно!
— Ничего, ничего, крепись! Сейчас всем трудно. А ты сильная! Ты умница! Ты — моя дочь!
Наташа не отрывает взгляда от матери и видит, как она молодеет прямо на глазах. Разгладились морщины, порозовели щёки, разогнулась сутулая спина, распрямились плечи и грудь.
— Мама, мамочка, ты стала опять молодою!..
Сильная волна подняла Наташу, она плавно парит в воздухе. И вдруг фигура матери начала разрастаться вширь и ввысь, превратилась в огромное облако, которое медленно оседало на поля… Колосится, волнуется пшеница, серебром блестит гладь реки. Вдали стоит стеной тёмный, таинственный лес. Подмосковный лес! Самый красивый лес на свете!
Солнечный свет волнами плывёт на землю. Необыкновенный восторг переполняет Наташу. Как хорошо!
И опять ласковые руки матери обнимают её, и Наташа слышит родной голос:
— Какая ты большая стала, доченька.