Читать книгу «Антология советского детектива-31. Компиляция. Книги 1-20» онлайн.
— Но ты не умеешь читать по-русски. Есть же и у него норов, характер и индивидуальность.
— Нет! И ещё раз нет! Это, уверяю тебя, — дремучая посредственность, трусливая, жалкая, готовая лизать нам сапоги, только бы сохранить свою никому не нужную жизнь.
— Нужна ли кому его жизнь — не нам с тобой судить, — задумчиво и осуждающе ответил Демель. — Ты сегодня, Ганс, рассуждаешь очень красиво и категорично. Подожди, не нарушай ход моих мыслей. Скажи, не кажется тебе, что мы откусили от яблока больше, чем можем проглотить?
— Чепуха! — звонко ответил Шварц.
— Хорошо. Тогда реши задачку на сообразительность. Скажи, какая разница между разносторонностью и разбросанностью?
— Глупый вопрос.
— Нет, не глупый!
— Деловой человек не должен быть разносторонним, — тоном, не допускающим возражений, сказал Шварц.
— Разбросанным — ты хотел сказать, ибо разносторонность талантов нашего фюрера общеизвестна!
Шварц побледнел, но Демель, не обращая внимания на его замешательство, продолжал:
— Мы потрясли весь мир, везде успели, везде сказали своё слово. Хайль Гитлер!
— Хайль! — вскочил Шварц.
— Но дело не в этом, Ганс. Ты меня не перебивай… И везде, где мы прошли и находимся сейчас, вся земля усеяна могилами!
— Франц! Даже стены имеют уши!
— Надеюсь, не в твоём кабинете.
— Пусть так, но мне тяжело тебя слушать, — беспокойно произнёс Шварц. — Нужно жить проще!
Демель подсел к столу, неторопливо, пристально посмотрел на Шварца и задумчиво сказал:
— Не понимаю я тебя. Или ты играешь, или действительно не понимаешь, что творится вокруг! Неужели грудастая Зинка с пьяными коровьими глазами и идеальными бёдрами затмила для тебя всё на свете?
— А к чему много думать? Мы с тобой всё равно изменить уже ничего не сможем, а в гроб заколачивают всех одинаково — и философов и дураков.
Демель поёжился, упёрся подбородком в ладони и убеждённо сказал:
— Есть люди, которые думают иначе, им надоели обман, ханжество, коварство. Были — большая цель, перспектива! И сейчас я стремлюсь к ним, собираю последние силы, не жалею себя и людей… Я ещё в движении, а цели и перспективы уже нет! Растаяли, как прекрасный мираж в песчаной пустыне. И я всё думаю…
— Ну зачем много думать? — бесцеремонно перебил Шварц.
— Это я уже слышал, — раздражённо ответил Демель.
— И ещё услышишь сто раз, — не смущаясь, продолжал Шварц. — Нам это ни к чему! Нужно стрелять — стреляй! Подвернулась женщина — не теряйся и не мудрствуй лукаво, а то она же тебя и осудит за нерешительность.
— А какая тогда разница между человеком и обыкновенной свиньёй?
— А нужна она тебе — эта разница?
— Всё, Ганс, мы зашли в тупик. Ты оставайся здесь, а я попробую поискать выход. Хотя, впрочем, для таких, как я, этого выхода уже нет, все пути отрезаны.
— Брось, Франц, — снисходительно, как бодрящийся родственник безнадёжно больному, сказал Шварц, — экий ты хлюпающий интеллигентик! Я твёрдо уверен, что если бы каждый ноющий нёс за свои слова ответственность, то потоки ненужного красноречия основательно бы иссякли. Не доведут тебя до добра твои мысли. Да и не так уж всё плохо, как тебе представляется! Кстати, — промолвил он вдруг, без всякой связи с предыдущим, — что удалось установить об исчезновении дочери бургомистра? Переживает старик — приходил ко мне, плакал.
Демель удивлённо взглянул на своего друга — как так быстро можно переключить свои мысли и чувства, точно скорость в автомобиле? — и сказал сдержанно:
— Гердер занимался этим вопросом. Есть данные, что она утонула.