— Нехай берет, — с мрачной ухмылкой подтвердил Кутура. — Если скажет только...
— Я же сказал, что под кустом нашел! — чуть не плача крикнул Тараска.
— Под кустом, под кустом... Заладил свое...
Рябой сел, забарабанил пальцами по столу. История, конечно, темная. Может, мальчишка и не врет. Конечно, это не сорок первый год — тогда всякого добра было везде набросано, а сейчас каждая корка — подобрана. Может, партизаны какой склад откопали, а все унести не могли, припрятали.
Тогда все равно за этим местом понаблюдать надо, придут, голод не тетка. Надо мальца попытать, чтобы указал тот куст, да сделать у него засаду.
— Вот что, малый. Чтобы мы тебя в комендатуру не водили, покажи нам тот куст, под которым те банки сховал кто-то. Только без обмана. Тогда и банки оставим тебе, жалко нам что ли...
— Чего его, Макар, уговаривать! — Кутура, которому это топтанье на месте надоело, — опять перешел к решительным действиям. — Берем его, да к старшому. Пускай тот решит...
Рябой пропустил мимо ушей высказывание своего напарника.
— Так покажешь нам куст?
— Не помню я, — захныкал Тараска.
— Ну как так «не помню». Доведись до меня, так я бы на всю жизнь то место запомнил. И чего тебе бояться? Покажешь, и гуляй до матки. И тушенку свою ешь.
Матери слова рябого показались убедительными. Она тоже принялась уговаривать сына.
— Так покажи, сынок.
Тараска понимал, что если он покажет первый попавшийся куст, проку от этого будет немного. Полицаи сразу поймут, что он их обдурил... Надо, чтобы хоть трава примята была.
Понимал Тараска отлично однако и то, что поиски несуществующего куста помогут оттянуть время. А там, может, Серьга появится...
Мальчик принял вид сосредоточенно думающего человека, и даже лоб почесал для пущей убедительности.
Кутура не выдержал паузы.
— Ну, вспомнил?
— Не... Я когда в лес зашел, солнце только-только поднималось...
— Ты брось крутить, оголец! Как бы ты в темноте тушенку заприметил?
— Да дуру он гонит! — вмешался опять Кутура. — Нету моего больше терпенья. Тягаем его к старшому.
И Кутура схватил мальчика за ворот рубашки.
— Сыночек, да скажи ты им! — запричитала, мать, но полицаи ее и слушать не стали. Кутура поволок сопротивлявшегося Тараску, а Рябой оттолкнул цеплявшуюся за него мать.
— Я не помню! — сквозь плач кричал мальчик.
— Вспомнишь, как миленький, — злорадно предсказал Кутура. — У нас и не такие язык развязывают!
Мать заплакала, бессильно опустившись на скамейку, потом рванулась снова вслед за сыном, но Кутура отшвырнул ее. Тараска стукнул что было силы полицая головой в живот, хотел вырваться, но получил такой удар по шее, что утратил всякую способность к сопротивлению и уже покорно поплелся за своими врагами.
Старшого дома не оказалось. Кутура и Рябой до его появления, — а он обещался, как сказали домашние, — быть скоро, заперли Тараску в амбар, крепкий, из толстых кругляков, уже не раз выполнявший функции тюрьмы.
В амбаре было темно. Свет проникал только в неширокую отдушину, прорезанную в бревне. Отверстие было так мало, что в него могла пролезть только рука. Тараска влез на бочки и заглянул в отверстие. Кроме веток двух яблонь, ничего не было видно. Потолок в амбаре был сколочен из крепких широких досок, уходящих под углом кверху и сходившихся там наподобие шалаша. Выбраться через потолок нечего было и думать. Мальчик присел на бочку.
И тут он услышал голос брата.
— Тараска, ну что ты, оглох или уснул там?