Читать книгу «Антология советского детектива-31. Компиляция. Книги 1-20» онлайн.
— Ну прощавай, парень. Добра тебе желаю. От распроклятая жизнь — в своей хате не хозяин. До каких же пор так будет?
Через три дня в Малую Казачку прибыл конный отряд. Корнев был арестован прямо в сельсовете. Правда, в скором времени ему удалось бежать…
Воспоминания… Отдохнув, Глоба запряг лошадь в линейку. Он ехал через село, вглядываясь в так знакомые ему хаты, — сколько раз он за эти годы проезжал тут, — встречные крестьяне здоровались с ним, узнавая уездное начальство. Тихон отвечал им, кончиками пальцев трогая козырек фуражки. Хата старика стояла с заколоченными окнами, она была совсем дряхлая, почерневшая от непогоды соломенная крыша провалилась внутрь. Глоба знал, что старик помер. На усадьбе трое мужиков тюкали топорами, гоня стружку вдоль длинных бревен — готовили венцы для нового дома.
И все-таки, каждый раз попадая в это село, Глоба чувствовал волнение, он знал, что пройдет и пять, и десять лет, а не забудет той ночи, когда метались по двору черные тени, плясали огни факелов и так страшно, до ужаса, было лежать в сене — каждая сухая травинка от неосторожного движения, казалось, лопалась с гулким треском.
То было первое задание, и оно особенно запомнилось, но и остальные оставили в душе глубокий след. Он входил в мятежные села как беспризорник — в лохмотьях, нечесаный, в завшивленном бушлате с позеленевшими пуговицами. Разбросанные в отдалении хутора видели его — мелкого торговца нитками и солью, развешенной по полфунта, в кульках из серой оберточной бумаги. Сколько раз его били, добиваясь, кто же он на самом деле, чего ему здесь надо. И он плакал, божился, клялся на чем свет стоит в своей глупой неосторожности. Не знал, мол, что тут палят из обрезов… Ему что белые, что зеленые или красные… Господи, товар-то не хапайте! Отдайте, дяденьки, по миру пустите… Соль, знаете, каких денег стоит?! Да за что вы меня, дяденьки…
Возвращаясь домой, в город, он узнавал, что еще один из семи не вернулся с задания. А потом Рагоза подолгу сидел с оставшимися в живых и объяснял им ошибку того… тело которого нашли в лесу… Подвешен на ременных вожжах… Весь исполосован ножами. Или пропал без вести, сгинул навсегда — под тем селом болота, топь засасывает без следа.
Воспоминания… Глоба снова катил среди полей. Далекий лес обрамлял кромку земли. Облака плыли по небу, громоздясь в пенные башни и пухлые острова с протаявшими голубыми окнами, похожими на полыньи, сквозь которые проглядывался солнце.
Часто ребята погибали по неосторожности. У одного в caпоге нашли маленький, дамский, браунинг. Зачем он его носил? Мальчишество? Почти безобидная, в перламутре, игрушка. Где он его достал? Может быть, выменял у кого-то за недельную пайку хлеба? Другого паренька бандиты заподозрили сразу — уж больно вызывающе он держался перед сельскими хлопцами, давая понять, что не чета им, деревенским телепням. Девчонки глазели на него с восторгом, а он, рисуясь, туманно намекал на значимость своей фигуры. Бандиты его пытали долго, и он, не выдержав, во всем признался. Чекиста застрелили, шайка ушла в леса — в ту далекую Волчью Яму. Но бывали иногда и случаи, когда за провал было винить некого. Как это случилось с Венькой Пуховым — самым тихим и незаметным пареньком из тех семерых. Натворив в селе такого, что даже у людей, видавших виды, волосы становились дыбом, банда собиралась уходить в глухую чащобу на зимовку. И Венька Пухов разрядил в главаря все пули из барабана револьвера. Тоже ведь был запрятан наган, вопреки всяким инструкциям и правилам. Но тут, это каждый понимал, другое дело. Венька на то сознательно пошел. Его убили, но и банда, лишившись зверя-атамана, разбрелась по селам.
Рассказывая об этом, Рагоза хмуро сказал, отворотясь в сторону:
— Это его ошибка. Да! И не возражайте мне!
Все сидели безмолвно.
— Это не входило в его задание.
— Для пользы дела, — пробормотал Тихон.
Рагоза ожег его гневным взглядом, впервые, сколько они его знали, закричал, потеряв обычную выдержку:
— За всех все не переделать! Каждому свое! Вы разведчики, у вас своя специфика! И надо уметь работать, не подставляя голову под пулю! Вам еще жить и жить! Черт бы вас побрал, я уже устал повторять!
…Вспоминая об этом, Глоба сейчас как-то по-иному глядит на все, что его окружает. Далекий лес… Уж побродил по его тропам, голодал, питался ягодой и кореньями. Находил провалившиеся от осенних дождей бандитские землянки, а рядом с ними полузаросшие травой холмы без креста. Кто там лежит? Сваленный пулей или же убийственной простудой? Бедный крестьянин, силой оторванный от родной хаты? Тоска по брошенным детям, жене и скотине съели его душу, и он испустил последний вздох на соломенной подстилке, окруженный пьяными товарищами, с безысходной тоской прислушиваясь к монотонно стучащим каплям дождя. Или тут нашел свой последний час горемыка-бобыль, соблазненный сытой разбойничьей жизнью, когда не сеешь, не жнешь, а кусок мяса и хлеб всегда на столе, да еще вдобавок стакан самогона? А может быть, здесь закопан сам главарь, отдавший богу душу? Подстреленный в последней перепалке, он долго лежал, вглядываясь в небо, синеющее между кривыми ветками крыши.
Но точно так же тут мог лежать наш разведчик — истерзанный, с перебитыми ребрами, топором раскроенной головой. Или лихой боец истребительного отряда, попавший в засаду… Долгие годы смерть бродит по лесам, свивает свои гнезда под вековыми дубами, ставит зарубки на теле земли у топких берегов безвестных речушек.
Не один раз Глоба замерзал среди сугробов, по которым волчьими стаями мела поземка. Скорчившись под шубейкой, глубоко сунув ладони в рукава, он часами брел к ближайшему селу, наверняка зная, что там бандиты.
Воспоминания… Глоба брел к селу, таща в мешке за плечами три чугунные сковородки, угольный утюг с деревянной ручкой, холщовый мешочек с гвоздями, шесть металлических скоб и кусок брезентового ремня, вырезанного из машинной трансмиссии. Под мышкой он держал рулон из трех листов мягкой жести. Ветер дул в спину, колотил снегом в железо, туго выворачивая его из рук. Ноги, обутые в дырявые опорки, закоченели совсем.
Когда за пургой увидел неясные силуэты хат, сил почти уже не стало. Из снежной кутерьмы вышли два мужика в собачьих тулупах, молча ухватили под локти и потащили куда-то, втолкнули в сени, отряхнули, оббили, сами сбросили тулупы на поленницу дров и открыли дверь, обитую мешковиной.
В ярко освещенной керосиновыми лампами комнате вокруг стола сидело несколько человек, молча играли в карты. Один из них, в белой ситцевой рубашке с распахнутым воротом, чисто выбритый, с распаренным, видно, после бани, лицом, положил карты и повернулся к вошедшим:
— Кто такой? — спросил он.
Глоба прислонился к стене, колотясь в ознобе, ноги его подкашивались, он не мог произнести ни слова. Железная труба нелепо торчала из-под руки.
— Поймали на околице, — доложил один из мужиков. — Пер, батько, по дороге напролом.
— Посадите его на лавку, — сказал батько. — Да влейте него самогона. Может, очухается.
Мужик взял стакан и стеклянным краем с трудом разжав челюсти Глобы. Тихон судорожно глотнул обжигающей жидкости, чуть не задохнувшись. Плывущий перед глазами туман начал рассеиваться, все вокруг стало приобретать четкость. Он ясно увидел полутемную хату с двумя пылающими лампами по концам стола, крошечное окно, забитое изморозью, мерцающую фольгу икон в правом углу. И самого батька-атамана — гладко выбритого, с ухоженными усиками и еще влажными после бани волосами, аккуратно расчесанными на косой пробор.
«Боже ты мой, — в ужасе подумал Глоба, сразу узнавая в сидящем напротив него человеке бывшего председателя сельсовета Корнева. Того самого, который тогда ночью, на бричке с факелами… — Чудом удалось вырваться из бандитских рук… А сейчас попался. Неужто узнает? Прошло больше года… Кто я для него? Мелькнул и пропал. Вот он мне запомнился на всю жизнь. Я его узнаю из тысячи… Не узнал. Кажется, пронесло…».
— Эк его повело, — насмешливо проговорил один из мужиков, глядя на посеревшее лицо Глобы.
— Идите, — махнул рукой батько, и мужики скрылись за дверью. Глоба рухнул в угол, загремев жестью и всеми своими сковородками.
— Тю, — проговорил кто-то из сидящих за столом, — да вин, як чугунный.