Михеев обнял Баугиса, увлек за деревья:
— Еле уговорил капитана ехать мимо маяка Это все, что осталось от личного состава здешних погранзастав, — указал на конников. — Нашел! Нашел я минерал! Слышишь, папа Ян, нашел!!!
Михеев поспешно достал из полевой сумки завернутые в коричневую компрессную клеенку толстую тетрадь, карту, полевые записные книжки.
— Вот, тут все. Единственный экземпляр! Понимаешь? Только тебе и мог доверить! Специально ехал. Я это не мог держать при себе. Сам видишь, что кругом творится, а это большой секрет! Документы ни в коем случае не должны достаться фашистам! Понимаешь: ни в коем случае! Поэтому спрячь у себя, сохрани. Понял?
— Почему не понял, фсе понял. Путь спокоен, сохраню, — просто ответил Баугис.
— Если к тебе придет человек и скажет слово «сталинит» — значит, он от меня. Никаким другим не верь! Ста-ли-нит. Запомнил?
— Сапомнил. А может, сам останешься? Скашем, што ты...
— Нет, папа Ян, нет. Я должен...
«По коням!» — послышалась команда.
— Прощай, папа Ян! — порывисто обнял старика Михеев.
— Сачем прощай — до свитанья, Михас. Храни тепя бог! Я буту ошитать тепя, Михас! — уже вслед другу сказал Баугис.
К старику подхромал раненый конь. Остановился, жалобно глядя. Старик нагнулся, осмотрел, скрутил из платка жгут — перетянул кровоточащую ногу. Погладил.
— И тебе досталось ни за что, бедняга. Ну, пойдем, может, что и получится, — сказал по-латышски.
Конь понял и, припадая, побрел следом.
На другой день рано утром Бруно вернулся из города, как они называли ближайшее местечко. Отец вечером дотемна провозился с раненым конем и сейчас еще спал. Проснулся от стука. Сын поздоровался, умылся, молча сел за стол. Отец молча налил ему простокваши, поставил на стол блюдо с картошкой. Молча стали завтракать — Баугисы не любили болтовни и пустословия. Утолив первый голод, отец спросил:
— Почему вчера не пришел? Я ждал.
— У моста на нашем шоссе бой сильный шел.
— Слышал. А потом, к ночи? Побоялся?
— Нет. Вышел, да задержался.
— Почему?
— Пока лопату нашел, пока похоронил...
— Кого?
Сын вытер руки, достал из-под пиджака старую полевую сумку, положил на стол. Отец отстегнул, откинул клапан. На изнанке его чернела надпись «Мих. Михеев». Старик, потемнев, тяжело перекрестился.
— Лица не было, я его по рубашке узнал, — сказал Бруно.
Ян ударил кулаком по столешнице — так, что деревянное блюдо подскочило:
— Проклятые боши!
— Это не они, это банда Ансиса.
Ансис издавна на всю округу славился! Был поначалу обыкновенным хуторянином, затем подался в айзсарги. Стал богатеть. Сначала закабалил соседей-хуторян, а там и вовсе завладел их хуторами. Сына в Ригу учиться отвез, хвастал, что выведет его в большие люди. Не успел. И сам рухнул: латыши установили опять Советскую власть! Озверев от злобы, Ансис с сыном ушел в лес к бандитам...
— А при Ансисе — люди заметили — уже были два офицера в немецкой форме, — сообщил Бруно.
Старик, казалось, не слышал. Он сидел, не шевелясь, уставясь взглядом в столешницу. Потом тяжко вздохнул: