Орвье с улыбкой обернулся к Аннехаре.
— Плохо стоит, — одними губами молвил степняк. — Лицом к нам. Аркан отсюда не бросить, далеко. А если я выбегу, он может успеть увидеть и крикнуть.
Верно. Все верно — не мертвым им часовой нужен, а живым. И без шума. Если этот парень хоть пикнуть успеет... о да, Аннехара бросает аркан со сказочной быстротой и точностью — но даже и он может ошибиться... может — и знает это... и не стесняется признаться... и правильно, между прочим, делает — там, где от малейшей мелочи зависит слишком многое, похвальбе не место... похвальбе?
Орвье задумчиво провел пальцем по подбородку. Кожа перчатки была чуть влажной и холодной. Да... похвальба — это... это может их выручить, если правильно за дело взяться.
Он быстро сбросил на снег перевязь с мечом. После небольшого промедления за перевязью последовал широкий нож, выданный Орвье Аннехарой. Вот теперь пора.
— Приготовься, — так же беззвучно произнес Орвье, преувеличенно двигая губами — гораздо сильнее, чем Аннехара. — Когда он встанет к тебе спиной, действуй.
Аннехара метнул на него странный взгляд — не то веселый, не то вопросительный — но Орвье было не до него. Он шмыгал носом. Он очень старательно шмыгал носом — сначала очень тихо, еле слышно, потом все громче и громче. Потом он начал всхлипывать и поскуливать. У великого аргина глаза так и полезли из орбит, но Орвье резким сердитым жестом заставил его прекратить все и всяческие изъявления чего бы то ни было: мол, не время, потом... и вообще не мешай.
Нипочем бы Орвье не отважился на подобный фортель, будь часовой хоть самую малость постарше и поопытнее. Но с такого свежеиспеченного сухарика, плесенью не траченного, в вине не моченного, станется поверить, будто звук приближается только потому, что становится громче. Поверит, куда он денется. Орвье ли не знать — сам такой.
Часовой и вправду поверил: заозирался, вытянул шею, принялся напряженно вглядываться в лесную тьму, даже меч поудобнее перехватил. Именно этого Орвье и дожидался. Рукоять оружия в руке чудесно успокаивает даже тех, кто владеет им плохо — особенно тех, кто владеет им плохо. Именно эта чудесная, ни на чем не основанная уверенность и помешает ему рубануть со всего страха незнакомого парня, который с рыданиями выломился из леса. Или заорать. Не будь у него меча в руке, часовой беспременно бы его выхватил, да вдобавок с воплями, и полоснуть бы не задумался... но теперь он не боится. Он вооружен. Он справится — он совершенно уверен, что справится... так и зачем же суетиться, железкой размахивать, раз он все едино успеет? Зачем вопить? Храбрые юные воины с мечом в руке не вопят.
А зря, кстати.
Часовой был понятен Орвье, как собственное отражение в зеркале. Ишь, как приосанился, едва взявшись за рукоять!
О том, что сам он безоружен совершенно, Орвье не то чтобы забыл — он об этом просто не думал. Не так он еще опытен, чтобы в отчаянном положении думать о нескольких вещах зараз, не путаясь в собственных мыслях и поступках — а значит, думать надо только о том, что он делает сейчас. О том, как правдоподобнее всхлипывать и размазывать по физиономии несуществующие слезы и сопли, как и положено изнеженному богатенькому идиотику, проплутавшему по лесу до темноты. Тем более что он и есть такой, притворяться особо не приходится.
— Люди! — вполголоса радостно рыдал Орвье. — Лю-у-уди... живые, а.. а-а!
Он шел, пошатываясь, словно измотанный долгими одинокими скитаниями по лесу, потом побежал — нелепо, вскидывая колени и оступаясь на каждом шагу.
Часовой приметно расслабился, хотя старательно подвывающий Орвье бежал прямо на него, растопырив руки и подавшись вперед. Самое что ни на есть естественное желание — броситься на шею своему спасителю. То, что никого он не спасал, часовой и не помнит... и не может помнить... не может такой юнец сохранить ясность разума, когда его начинают не по заслугам величать — слишком уж он высокого о себе понятия и слишком задерган насмешками взрослых и опытных, чтобы отказаться от незаслуженного... и он не оттолкнет заплутавшего в лесной глуши, когда тот на радостях кинется ему на шею.
Кидаться кому бы то ни было на шею Орвье до сих пор не доводилось — принцам и вообще нечасто выпадает случай виснуть на чужой шее — но Орвье справился. Он так крепко облапил часового, что тот и глазом моргнуть не успел, облапил и закружил, словно в порыве восторга.
— Эй, — растерянно выдавил часовой, — ты это... того...
А больше он ничего сказать и не успел. Аннехара не сплоховал — как только Орвье развернул часового спиной к лесу, аркан взмыл в воздух, и часовой захрипел, пытаясь поднести руки к шее, и повалился бы на снег, когда бы Орвье его не удержал. Аргин оказался рядом со скоростью почти невероятной. Все было закончено в мгновение ока. Орвье еле руки разжать сумел, а часовой был уже связан аккуратно и по всем правилам.
— Быстро как! — ошеломленно прошептал Орвье.
Аннехара пожал плечами.
— Так ведь не конь, не корова бодливая. Просто дурак. Давай перчатку.
Орвье без раздумья протянул ему перчатку. Он еще не успел толком понять и ощутить, что происходит, хотя сам принимал в этом живейшее участие — слишком уж быстро оно происходило.
Аннехара невозмутимо упихал перчатку в рот полубессознательного часового.
— Теперь хорошо, — шепнул аргин. — Бери его и идем.
Внезапно со стороны леса послышался тихий свист. Орвье так и замер. Неужели...
Из-под деревьев выступила хорошо знакомая фигура, махнула приглашающе рукой. Что-то неясно шевельнулось под распахнувшимся плащом.
— Эвелль! — ахнул Орвье. — Вот честное слово, Эвелль!
— Бери парня и идем, — повторил Аннехара.
Орвье повиновался.
Под деревьями их дожидался не только Эвелль. Орьве в веселом и благоговейном ужасе переводил взгляд с одного лица на другое — какие там графы-бароны! Пираты, они и есть пираты. Их новоиспеченные светлости явно решили тряхнуть стариной... страх, да и только.