Только теперь Илмерран позволил себе повернуться.
— Какая женщина — три шторма и один абордаж! — восхищенно выдохнул Патря. — Нет, но какая женщина!
Илмерран подумал немного и вновь, к тайному восторгу Лерметта, повернулся к лестнице.
Глава 6
Полет стрелы
С точки зрения его величества Иргитера, Найлисс — прескучный городишко. И не он один. Мир в последнее время стал и вообще удивительно скучным местом. Впрочем, вероятнее всего, таким он всегда и был, просто Териан этого раньше не замечал. Когда ребенок становится взрослым, вчерашние игрушки не вызывают у него ничего, кроме брезгливой скуки. Каким же, однако, ребячливым надо быть, чтобы задыхаться от восторга, совершив всего-навсего кражу! Ну, ожерелье, ну, священное... ну и что, собственно? Подумаешь, подвиг — отвлечь внимание напыщенного богодуя светской беседой! Брали-то ожерелье все равно не они, а Териан — легко, просто и буднично, как собственный башмак, стоящий у кровати. Оказывается, нет никакой разницы, что красть — недельное жалование у другого, такого же, как и ты, пажа, медальон с локоном возлюбленной, никому, кроме влюбленного обалдуя, не нужный, или предмет поклонения целой страны. Териан так надеялся если и не на трепет, то хотя бы на легкое возбуждение... ничего. Как есть ничего. Сотоварищи Териана обмирали от восторга, а сам он лишь пожимал презрительно плечами. Ожерелье похищено — а мир так и остался серым, выцветшим и скукоженным. Это он нарочно. Уж наверняка этот дурацкий мир создавали женщины — потому что он тоже не любит Териана, вот и издевается исподтишка. Присыпался серой пылью, дразнит Териана, притворяется... как будто Териан не знает, каков мир изнутри — там, где жаркий запах, темное биение и последняя судорога... там, где все яркое и одинаковое... где ничто не притворяется... но и эта яркость тоже притворство, ведь она всегда одна и та же. Ни разу еще Териан не видел синей крови или зеленого сердца. Это все нарочно. Чему так радуются эти ослы? Можно подумать, эта фиолетовая побрякушка и впрямь что-то значит.
Внезапно девицы загалдели — и с чего, спрашивается? Что они там такого увидели возле пруда... а, нет, и впрямь увидели! Вот она, ее высочество Шеррин... ну что же, тем проще. Быстрее и не так докучно. Не нужно терять время на якобы случайный визит в покои ее адейнского высочества. Не нужно глядеть на ее жалких служанок. Просто подойти и завести с ней разговор. И показать ожерелье. Какая женщина откажется взять драгоценность в руки, чтобы рассмотреть ее получше? А потом дело сделано. Любой маг, пытаясь найти ожерелье с помощью заклятий, первым делом почует не саму побрякушку, а тех, кто ее касался — иди потом, доказывай, твое высочество, что нет на тебе вины! Подозрение-то в любом случае останется. Вот потому-то Шеррин и не побежит, подбирая юбки, доносить богодуям на похитителей. Тем более, что и не докажет она ничего. Ее слово против слова стольких свидетелей, которые так старались отговорить ее, вернуть украденное... да кто ей поверит? Они же там нищие совсем в этой Адейне... вот и польстилась глупая девчонка на побрякушку! Риэрн — страна богатая, его величество Иргитер денег на своих придворных не жалеет... да кому из них могла понадобиться такая жалкая малость, как аметистовое ожерелье! Териан еще в бытность свою пажом мог таких хоть сотню купить, а уж теперь и подавно — не то, что адейнская нищенка в прабабкиных обносках! Кому, как не ей могла прийти охота украсть ожерелье? И кому, как не ей, знать, чем для нее окончится попытка донести. Она промолчит, а значит, станет соучастницей — и преступная тайна окончательно предаст девчонку в руки Риэрна... все-таки его величество — замечательный стратег. Его замыслы хотя бы на время способны отогнать скуку. Особенно когда за их исполнение берется Териан. Все остальные — просто раззолоченная шваль. Егеря и загонщики, которые необходимы каждому подлинному охотнику. Собаки с крепкой хваткой, не более. И лишь когда загонщики изнемогут, когда собаки изойдут лаем, настанет его черед.
Тем более что лаять и гнать дичь они все-таки умеют. Натасканы неплохо. Сначала надо поднять дичь — и с этим фрейлины справляются, как подобает. Их слащавые издевки кого угодно до обморока доведут... и отлично, пусть отрабатывают свою сахарную косточку — не хватало еще, чтобы охотник вместо собак сам лаял! А теперь, когда дичь вспугнута, за дело берутся загонщики — не дать Шеррин уйти, окружить ее, оттеснить к пруду... как все-таки эта адейнская замарашка дурна собой! Короткие ноги, почти безбровое лицо с коротенькими жалкими ресничками... брр! Но головенку держит хорошо, кверху держит — будто ей есть чем гордиться. Ну-ну. До сих пор Териан ни разу не видел ее вблизи — а увидев, испытал почти разочарование: так это и есть обещанная его величеством награда? Одна слава, что будущая королева, а видимости никакой. Еще и притворщица к тому же: голосишко спокойный, ровный... а на самом деле в ней каждая поджилка трясется! Пожалуй, это все же занятно.
О да, занятно, и еще как! Загонщики сделали свое дело. Вот он, ее страх! Страх, ненависть, отчаяние — прикрытые внешним спокойствием, словно разгоряченная плоть кокетливой одеждой, и оттого соблазнительные вдвойне. Его величество прав, как всегда — и Териану он предложил крайне соблазнительную награду. Пусть Шеррин и дурна собой, зато ее страх прекрасен, а от ее ненависти томление разливается по всему телу, и дыхание становится коротким и прерывистым. А как хороша ее обреченность — свежая, только что осознанная... старая, настоявшаяся, хорошо выдержанная обреченность пьянит, как крепкое старое вино — а вот обреченность свежая кружит голову, как вино молодое. Вот оно, внятное Териану, жаркое, как запах боли, как запах крика... нет, награда и впрямь хороша. Ради такой стоит и постараться. Правда, Шеррин еще не обучена бояться как следует — этот, самый первый ее страх еще такой неумелый — но право же, это мелочь. Его величество живо обучит ее бояться самым что ни на есть изысканным образом. Дело за малым — заставить ее коснуться ожерелья.
Териан исподтишка передал ожерелье одной из фрейлин. Рука девушки мгновенно дрогнула. Что ж, оказывается, и в Найлиссе можно развлечься. Он ведь не ребенок, чтобы дуться из-за отсутствия игрушек. Взрослый человек всегда найдет себе занятие по вкусу.
— Глупая девчонка!
Териан и сам не знал, кого он назвал глупой девчонкой — злополучную фрейлину или принцессу. Обе хороши. Занятый своими мыслями, он упустил момент... непростительная слабость для охотника. Лицо принцессы потемнело, она с силой оттолкнула фрейлину, та споткнулась, и ожерелье, кувыркаясь и сверкая в лучах осеннего солнца, полетело прямо в пруд.
— Что теперь делать?
— А его величество...
— Не давайте ей уйти, вы, болваны!
— И как его оттуда достать?
— Я в воду не полезу!
Суматоха воцарилась необыкновенная. От безмозглой фрейлины полыхнуло таким восхитительным ужасом, что Териан поневоле смягчился. Вот кто умеет бояться, как следует. Что ж, он будет с ней сегодня добр. Тем более, что никакой катастрофы не произошло. Собака гавкнула не в очередь, только и всего — зато она загнала дичь прямо на край обрыва, прямо под решающий удар копья.
Териан нежно улыбнулся окаменевшей фрейлине, шагнул навстречу своей будущей королеве и склонился в обворожительном поклоне.
В историю с краденым ожерельем верилось с трудом до самого последнего мгновения. Скорей уж можно было поверить в то, что придворная свора Иргитера не пожелала упустить случая задеть некрасивую и небогатую принцессу. Пощеголять перед ней в роскошных одеждах, поблестеть драгоценностями. Обыкновенная кичливость — препротивная, но почти безобидная. Все, что было сказано и сделано до этой минуты, можно было посчитать... нет, не шуткой — скорее назойливой нескромностью. Но после того, как прозвучали эти слова, у Шеррин не оставалось и тени сомнений — еще и потому, что сказаны они были с поклоном. Более того, с улыбкой. С обворожительной улыбкой.
— Не соблаговолит ли наша грядущая королева, — почти промурлыкал высокий светловолосый нахал в коротком нарреттале из темного, с золотым шитьем двойного бархата, — как и подобает истинным владыкам, слегка поступиться собственным благом ради своих преданных верноподданных?
Шеррин окостенела.
Она не помнила, как звали этого поганца. Ее память принцессы, способная удержать казначейские отчеты за пять лет без изъятия, вплоть до малейшей помарки на пергаменте, исторгала из себя его имя, как тело исторгает гной, подставляя нарыв ланцету лекаря... и теперь Шеррин знала, почему.
Потому что этими бесстыжими глазами на нее смотрело ее будущее. Такое, что Шеррин почудилось, будто она тонет в выгребной яме.
Шеррин была не в силах пошевелиться. Не в силах отвести взгляд от сытого смазливого лица... ну хотя бы прижать ладони к ушам, чтобы не слышать этого короткого быстрого дыхания... Боги, как же она надеялась, что ей удастся ускользнуть, что Иргитер передумает... или хотя бы отложит свой замысел на предбудущие времена... нет, Иргитер не передумает. Все, все уже давно это поняли, все его приближенные, вся эта свора — и только Шеррин до сих пор ничего не понимала. Не то, чтобы от нее скрывали, таились — да кто даст себе труд скрывать от ломика, чей замок ему предстоит сбить с двери! Нет, она сама не хотела понимать, не хотела видеть очевидного, тешила себя призрачной надеждой... и как все призраки, надежда трусливо сбежала — потому что не понять такую угрозу невозможно.
«Грядущая королева». Нипочем ты, дурочка, не отвертишься — вот что на самом деле сказал этот мерзавец... и не только это. Его глаза, улыбка, поклон... так на будущую королеву не смотрят. Даже на постылую, неугодную, брошенную супругом назавтра же после свадьбы — не смотрят. Даже на жалкую уродину, не способную пробудить никакого чувства, кроме брезгливости. Зато так смотрят на...
Вот оно, будущее принцессы адейнской, венчанной королевы Риэрна. После того, как она родит наследника, вся эта мразь, изводившая короля Адейны, пока тот не пал духом, потребует награды за устройство этого брака. Подельники всегда требуют свою долю. И они ее получат. У Иргитера в обычае жаловать их своими обносками — не станет он менять привычного обыкновения и теперь. Они все это знают, все, потому и смотрят на нее так... это в древности короли одаривали плащом со своего плеча или перстнем со своей руки... нет, на плащ Иргитер определенно поскупится. За плащ немалые денежки плачены — а Шеррин он, напротив, взял в приплату, в довесок к вожделенной Адейне. А довесок лучше сбыть с рук, покуда не оттянул их. Чем не награда? Подумаешь, страхолюдина — с лица не воду пить, уважаемые. Зато королева.
Светловолосый нахал в бархате улыбнулся еще шире. Именно он и будет первым... или вторым. Или десятым. Какая разница? Главное, что награда его не минует, и он это знает с полной определенностью — а порядок награждения его не волнует.
Внезапно Шеррин с ужасом поняла, что светловолосый старше, чем кажется. Ему не двадцать три, как можно подумать, если не приглядываться, и даже не двадцать пять, а по крайней мере на добрый десяток лет больше. И опыта у него предовольно. Вот только опыт его очень уж особого свойства. Да, у него было много женщин — но ни одна из них не легла в его постель по доброй воле... потому что, невзирая на его смазливую физиономию, ни одна женщина, если только она в своем уме, не позволит этой жуткой твари до себя дотронуться.
Если, конечно, у нее есть хоть какой-то выбор.
Я не могу войти в этот пруд, обреченно подумала Шеррин. Я не могу лечь на дно и найти хоть какую-нибудь корягу, чтобы уцепиться за нее и не разжимать пальцев, пока холодная осенняя вода будет делать свое дело. Я не могу... потому что если меня не станет, они отравят малыша. Они ни перед чем не остановятся. Эка важность — отравить ребенка... а надломленный смертью обоих детей отец и сам с горя помрет... и Иргитер все равно заполучит Адейну. Адейна без Шеррин — так для него даже удобнее... я не могу позволить себе войти в этот пруд с тем, чтобы никогда из него не выйти... ничего я не могу.