— С нынешним великим аргином у нас еще в первый мой приезд отношения наладились на диво спокойные. Он и вообще спокойный такой человек... для степняка, конечно. То, что именно его избрали — верх удачи. Не знаю, что бы я стал делать, окажись на его месте кто другой.
Что ж, будем считать это удачей. Тебе виднее.
— Мне и с ним нелегко придется, — вздохнул Лерметт. — А ведь именно он, Аннехара, меня на мысль и натолкнул.
Он помолчал немного.
— Я тогда еще не до конца понял, что это значит. Уж не знаю, чем я Аннехаре по душе пришелся... сопляк сопляком, ничего особенного. Но как-то он сразу меня под свое стремя поставил — ну, так в степи говорят, если...
— Если кто-то считает своим долгом объяснить тебе, как устроено мироздание и зачем ты в нем, и объясняет до тех пор, пока ты облысеешь, как папаша Госс, — невинно вставил Арьен.
Лерметт расхохотался.
— Похоже, — признал он. — Аннехаре тогда лет сорок пять было. Почему он вдруг решил, что учить заречного щенка уму-разуму станет именно он, для меня загадка — ну, да меня ленивый разве учить не примется. Он мне тогда много всякого рассказывал — про жизнь в степи, про обычаи, про свою молодость. И среди прочего припомнил, как женился в первый раз. Наверное, потому, что он тогда хорошо если на год был меня старше. Всегда приятно сказать юнцу: «А вот мы в твои годы»... Так вот, он в мои годы собирал невесте цветы на свадебный пояс. Амару он собирал, понимаешь?
— Нет, — честно признался Эннеари.
— В дальней степи, — уточнил Лерметт.
— Все равно не понимаю.
— Верно, ты же там не был, — кивнул Лерметт. — Хотя все равно в голове не укладывается, чтобы эльф — и вдруг что-то про цветы и травы не знал. Аннехара, между прочим, тоже не понял — а ведь он там всю жизнь прожил. Понимаешь, я ведь побывал в дальней степи — и в ней нет ни единого цветочка амары. И в срединной тоже. Вот возле реки, в ближней степи, амары этой полным-полно, вся земля в черно-желтую полоску, аж в глазах рябит. А в дальней — ну хоть бы один стебелек.
Эннеари напрягся. Теперь он понимал, куда клонит его друг. Если какая-то травка мирно росла себе из года в год на одном и том же месте и вдруг оттуда исчезла, это что-нибудь да значит. А если травка эта сохранилась только возле реки...
— Эта твоя амара, — спросил он голосом ломким и прозрачным, — ей очень вода нужна?
Лерметт невесело усмехнулся.
— Из всех степных трав, сколько их есть на этом свете, амара — самая влаголюбивая, — подчеркнуто произнес он.
— Давно она исчезла из дальней степи? — отрывисто спросил Эннеари.
— Точно не скажу, но за последние лет пятнадцать могу поручиться, — незамедлительно ответил Лерметт.
— Может, все-таки... — Эннеари призадумался.
— Я тоже надеялся, что «все-таки», — сухо фыркнул Лерметт. — А чтобы удостовериться, съездил к морю. Вот как только турнир окончился, сразу же и поехал.
— А море тут при чем? — удивился Эннеари.
— В рыболовных портах побывал, — продолжал Лерметт как ни в чем не бывало. — На улов посмотрел, с рыбаками поговорил, легенд наслушался, архивы поворошил. Кое-где в ратушах замечательно полные архивы попадаются. Ну, все и встало на свои места.
Он задумчиво тронул корону, и она закачалась на подлокотнике.
— Ты спрашивал, при чем здесь море? — вздохнул он. — Какое отношение имеет улов трески и тунца к степным цветочкам?
Нет, Эннеари уже не спрашивал — ибо начинал понимать. У него спина захолодела от ужаса.
— Меняются морские течения, — очень обыденно пояснил Лерметт. — Это бывает. Очень редко, правда, даже по вашим меркам редко, но все-таки бывает. Там, где раньше было течение, теперь ничего нет. А с течением меняется и ветер. Прежние ветры уже не приносят в степь достаточно воды, чтобы там цвела амара. Да и самих прежних ветров почитай, что уже нет.
— Засуха, — деревянными губами еле выговорил Эннеари.
Лерметт кивнул.
— И какая! Не на годы — на века. Я когда все воедино свел, мигом помчался в Арамейль.
Так вот оно что!