— Как это прикажешь понимать? — повторил эльф.
Белогривый раздраженно фыркнул дважды: дескать, видал я на своем веку дураков, но чтобы настолько...
Принц сглотнул.
— Пойдем, — вымолвил с трудом принц — слишком уж тяжела оказалась его догадка. — Пойдем, куда нас зовут. Кажется, я знаю, как это следует понимать.
В седло Черный Ветер всадника так и не пустил. Шли вчетвером: впереди вороной жеребец, за ним Эннеари, следом — принц, а замыкал шествие Белогривый, сосредоточенно фыркая своему избраннику в затылок. От принца конь не отставал ни на шаг. Никакие соблазны в виде свежей сочной травы, изобильно растущей в стороне от чуть приметной тропки, не могли заставить его хотя бы на мгновение соступить с избранного пути.
— По-моему, он тебя стережет, — поддел друга Эннеари. — Боится, что сбежишь от такого непомерного счастья.
— Не стережет, — поправил принц, — а охраняет. Верно, Белогривый?
Скакун одобрительно поддал принцу мордой.
— От кого? — не сбавляя шага, обернулся к нему Эннеари.
— Надеюсь, ни от кого, — вздохнул принц. — Просто на всякий случай.
Одобрительный тычок повторился. По всему видать, Белогривый решил, что по части умения соображать его новый наездник не совсем безнадежен.
Собственно, догадаться-то было нетрудно. Эннеари бы и сам додумался — когда бы речь не шла о его соплеменниках. На его месте принц тоже гнал бы от себя подобное соображение прежде еще, чем оно из смутного предощущения сделается жуткой догадкой. Вот Арьен и гонит от себя даже тень подобной мысли — а у принца и сомнения нет, куда ведет их Черный Ветер и что собирается показать.
Мертвые тела.
И если принц правильно понял, что означает спокойная размеренная поступь коней, идти им обоим осталось недолго.
— Интересно, далеко еще? — не то у коня, не то сам у себя спросил эльф.
Черный Ветер поднял морду, заржал тихо и тонко, мотнул головой и коротко, резко фыркнул.
— Недалеко, — деревянным голосом перевел принц и стиснул зубы.
Кто не любит победить в споре и доказать свою правоту? А вот принц бы сейчас дорого дал за возможность оказаться неправым. За то, чтобы все его нынешние соображения оказались самой обыкновенной ошибкой. За то, чтобы он просто-напросто напридумывал себе кошмаров. А почему бы и нет? С каждым ведь может случиться.
Может, лучше сказать Арьену, что за зрелище его ожидает?
Нет, принц не ошибся. И ничего не напридумывал. Все было так, как он и предполагал — только в тысячу раз хуже. И Арьену он сказать ничего не успел. Слишком уж внезапно раздернулись перед ними густые ветви. Черный Ветер раздвинул их мощной грудью, точно занавес. А за этим занавесом...
Нет, никакая старуха, даже и сумасшедшая, не назвала бы этих троих красивыми мальчиками.
Кто-то не только изранил, не только связал трех эльфов, но и привязал их к деревьям, вдобавок заведя руки назад, в обхват стволов. А потом этот кто-то просто-напросто ушел и оставил их привязанными — раненых, окровавленных. Давно, несколько дней тому назад. Оставил на веселой, залитой солнцем полянке. И солнце потрудилось за убийцу, доделав все, чего не успели ножи.
Пряди слипшихся волос бурыми сосульками свисали на лица, такие же бурые, как древесная кора, в запекшейся кровавой корке с длинными промоинами слез. Жажда искривила и растрескала губы, вспучив их черной чагой — да не на всяком еще дереве такая чудовищная чага вырастет. Мухи тучами кружились над этим пиршеством — отчего-то, впрочем, не пытаясь даже опуститься.
А в каких-то десяти шагах от привязанных солнечные лучи радостно плескались в ручейке.
Принц не мог бы сказать, что потрясло его сильнее — изобилие ран на бессильно обмякших телах, вот этот издевательский выбор места — совсем рядом с недостижимой водой — или совершенно бессмысленное проявление мелочной злобы, которой недостаточно было измыслить такую тяжкую предсмертную муку. Почему-то у ног каждого из троих эльфов валялась покореженная и опустевшая оправа ручного зеркальца, почти такого же, как у Эннеари. Стекла в зеркалах не было — только белое крошево, старательно истоптанное каблуками. Невыразимо пакостно и глумливо. Видеть эти разломанные оправы было отчего-то превыше сил — словно увидеть пленника, которого ретивый палач не просто замучил, а еще и написал зачем-то у него на щеке неприличное слово.
Принц был не в силах ни вскрикнуть, ни даже вздохнуть. Теперь понятно. Уж теперь-то все понятно. Если четверо эльфов увидели, что над их сородичами кто-то учинил такое... не диво, что они посходили с ума и бросились громить и жечь. Куда удивительнее было бы, сумей они удержаться. Кто бы смог на их месте? Даже если Арьен вздумает...
Эннеари в несколько быстрых взмахов ножа рассек путы и бережно уложил троих эльфов на мягкий мох. Движения его были медленными и тяжелыми, словно он шел сквозь воду.
Я даже окликнуть его не смогу, подумал принц. Не посмею.
— Эннеари, — сиплым полушепотом произнес он.
Эльф поднял голову. Выражение его лица напугало принца... да нет, оно бы кого угодно напугало. И не в том даже дело, что черты его словно окаменели от ярости и гнева — нет, страшнее было другое. Казалось, будто гнев этот настолько велик, что никакому лицу его выразить не под силу, и за долю мгновения оно так устало от непосильной тяготы — являть миру эту ярость — что еще вот совсем немного промедлить, и оно просто перестанет быть лицом, смешает свои черты в бесформенный хаос.