— Давай подвезу.
— Да куда ты в такую рань, тебе и не по пути, наверно.
— По пути, Вер.
«Отмазка» тоже видимо была так себе, потому что Вера вдруг замолчала от безысходности, понимая, что Ковалёв не отстанет.
— Ну и настырный ты Ковалёв, поехали давай, а то правда опоздаю, — снова криво рассмеялась, пытаясь разрядить обстановку и схватилась за ручку пассажирской двери.
— Погоди ты, она так не открывается.
Витька забрался в машину, перевешиваясь через подлокотник, открыл дверь изнутри, наблюдая, как девушка забирается внутрь, зябко подергивая плечами.
— Вить, хватит пялиться, поехали.
Прокуренный салон, деревянные четки на зеркале, маячившие на каждом повороте, небольшая иконка Николая Чудотворца на приборной панели, пачка сигарет и вишневый Стиморол рядом.
— Ну, рассказывай, как жизнь молодая?
— Да как у всех, работа — дом, ничего интересного, — Вера пожала плечами, всматриваясь в поток машин на дороге. Поймала себя на мысли, что зачем-то начала сравнивать Витьку с Артемом, лидировал, конечно, последний, со всеми своими минусами и плюсами, но Ковалёв тоже имел некоторые преимущества, хотя бы отсутствие жены и ребенка.
— А про свадьбу Пелевин значит напиздел, — парень хохотнул, довольно косясь на Веру.
— Какую свадьбу, Вить?
— Ему баб Шура сказала, что видела тебя с каким-то ухажером…
— Ах, ну раз баб Шура, тогда конечно… — они не сговариваясь, засмеялись, вспоминая еще одну бабку-сплетницу.
— Ну а так вообще как?
— Спроси уже прямо, Ковалёв, есть у меня кто-нибудь или нет.
— Есть у тебя кто-нибудь, Клинкова или нет? — Витька перекривлял ее, снова улыбаясь.
— Уже нет. В бошке, правда, постоянно.
— Вот и у меня… В бошке, — он тяжело вздохнул и пождал губы, видимо вспоминая больное, перестроился в другой ряд, — И ладно бы просто не дождалась, так она ведь залетела. Восьмой месяц, пузо на лоб лезет. Куда вот мне деть ее «прости»? Вер, ну скажи ты мне, почему вы бабы такие?
— Не все такие. На Невской меня выкини, — она показала пальцем направление, — Просто может не так сильно любила. Ты ведь тоже не святой, Вить. Сколько девок перепортил. Машка Дерябина от тебя аборт делала, а потом крышей поехала и в религию ударилась. Бабушка часто рассказывает, что в церквушке в нашей сидит, свечки продает. А тоже бы, жить да жить.
— Дерябина? Не гони.
— А че не «гони» то. Мельчукова рассказывала, у нее мать в смотровом работает. Сдала в ломбард брошь, бабка которую ей оставила, и пришла. Так, говорит, плакала, всем отделением успокаивали. А у нее потом кукушка и поехала, что грех большой на душу взяла, срок большой был. И ручки и ножки показали, она там, на кушетке чуть кони не двинула.
— А я-то тут причем? Я с Дерябиной один раз… И то не все помню.
— А притом, Вить, значит неслучайно тебя твоя зазноба не дождалась, это за твои грехи в прошлом ты теперь отвечаешь…
— Ты, Вер, че?… Тоже что ли в монастырь собралась?
— Во-первых, в церковь, а во-вторых, дурак ты, Ковалёв, — Вера улыбнулась, выходя из машины.
— Во сколько заканчиваешь? Заберу тебя, может?
— Да, поди, сама доберусь, — Клинкова хлопнула дверь, не давая ему ответить и поправив сумку на плече побежала в свой узбекский ресторан.
Они никогда не были с Витькой лучшими друзьями, но выросшие в одном дворе, гонимые постоянными напутствиями бабушками-подружками, волей-неволей приходилось много времени проводить вместе. И такая «дружба» приносила свои плюсы уже в школе — Веру и парочку других старшеклассниц не зажимали по углам особо резвые, ослепленные тестостероном парни, для нее всегда было место в столовке, пусть и в не особо приятной компании друзей Витьки, ей никогда не задирали юбку в коридоре, не отпускали в спину сальные шуточки. Хотя «банда», в которую входил Ковалёв, наводила шороху в школе и в первую очередь доставалось девчонкам. Но все это было раньше, и казалось какой-то детской забавой, потому, что Вера никогда не воспринимала его всерьез, а сейчас он вдруг появился какой-то яркой вспышкой в этой обреченности, да так неожиданно, как будто ждал подходящего момента.