Бернард чуть опустил веки. Я понял, мне сочувствуют, но Ланзерот прав. Я должен выложить все факты. А с советами и предположениями меня, может быть, и допустят. После того, как благородные обсудят эти факты.
— Я зашел, — ответил я послушно, — увидел горящий очаг… сел посушиться.
Бернард сказал хмуро:
— Ланзерот, чего ты хочешь? Парень из глухой деревни. У него голова такая. Круглая. Увидел огонь — сел греться. Увидел бы кусок сыра на столе — тут же его в пасть. Он что, должен окропить все углы святой водой? Да он и молитв не знает!.. Они там просто живут и радуются жизни.
Ланзерот окинул меня подозрительным взглядом, но сказать ничего не успел, из повозки вылез священник. Я увидел бледное разъяренное лицо, что надвинулось, как ураган, в ушах зазвенели колокола, поспешно сбежал с крыльца. На бегу увидел, как оттуда как ветром сдуло Бернарда и Рудольфа, даже Ланзерот вернулся к повозке, морщась и недовольно покачивая головой.
Удерживая коней, что-то уж слишком трясутся и пытаются удрать, мы смотрели, как священник на крыльце расплескивает освященную воду из чаши. Капли воды тускло сверкают, как брызги расплавленного олова. Сильный визгливый голос доносился сквозь фырканье коней, ржание и громыхающие голоса мужчин. Я уловил знакомые слова «Езус Кристос», «Домини», но догадался, что «Аминь» услышу не скоро.
Простолюдин в этом мире безголос как при выборах короля, так и в выборе стоянки. Священник заклинал долго, громко, страстно. По его настоянию от загадочного домика отошли как можно дальше, чтобы и не видеть вовсе, остановились на привал среди деревьев на полянке без ручья, дали короткий отдых животным, обсохли, пообедали, и снова деревья потекли в обе стороны, исчезая за спиной, как компьютерные спецэффекты.
Глава 15
В этот день произошел еще один неприятный инцидент, когда я едва не получил в зубы от Ланзерота. Оказывается, чересчур приблизился к повозке. Собственно, я и собирался приподнять краешек полога и посмотреть хоть одним глазом, но изнутри меня заметили раньше: из щели выдвинулось рыло арбалета. Толстая металлическая стрела смотрела прямо в грудь, а я прекрасно знал, что такая пробивает даже рыцарские доспехи.
Мне почудилось, что арбалет держат нежные руки принцессы, но удостовериться не успел: сзади за плечо грубо рванули. Я не удержался на ногах, небо и земля поменялись местами. Лежа на спине, увидел разъяренное лицо Рудольфа. За его спиной Ланзерот сунул меч обратно в ножны, отвернулся и ушел. С холодком я понял, что Рудольф, по сути, спас мне жизнь.
— Еще раз сунешься, — прорычал Рудольф, — зарублю сам. Без предупреждений.
— Да ладно, — ответил я смиренно, — это я так… грешен ведь…
Он взглянул на меня пронзительно.
— Да? А то уж я начал сомневаться, не ангел ли с нами.
Голос был язвительным, я вспомнил, что они при каждом поводе и без повода вставляли крылатые фразочки насчет собственной грешности, как все командировочные в Москве напоминают себе, что приехали по делу, а не по бабам. Упустил я эту особенность, упустил, не видел прикола.
— Да это я так, — ответил я еще смиреннее. — Я настолько грешен, что даже и не упоминаю. Это должно быть видно.
Он посмотрел на меня, побледнел и заметно напрягся.
— Вообще-то, да, — процедил сквозь зубы.
Я сам отодвинулся, чтобы не заставлять отступать гордого воина, а они все гордые, пошел таскать ветки для костра. Правда, зря. Когда принес целую вязанку, гордясь собой, коней уже седлали в дорогу, а волы стояли запряженные.
Ланзерот и Бернард вылезли из повозки, Бернард отряхивал ладони. Принцесса ступила на подножку, Ланзерот галантно подал ей руку. Она едва коснулась его ладони кончиками пальцев, но все же коснулась, и мое сердце кольнуло. Рыцарь, как же. Говорят, их даже учат стихи складывать, не только мечом махать. А вот про валентность водорода не знает.
Тут же устыдился, ведь и сам не знаю, только в ушах застрял этот таинственный термин. Не то из физики, не то из химии. Но не политика, точно. Вообще я временами свинья редкостная… Однако все равно даже у Ланзерота, не говоря уже о Бернарде, видок самый обычный, обыденный, никакой просветленности, словно в повозке ворочали камни, а не прикладывались к святому ковчегу. Или священной раке.
Я выбрал время, когда Бернард хмурился чуть меньше, подъехал и льстиво заикнулся, что раз уж посчастливилось быть так близко к святым мощам, то, может быть, будет дозволено коснуться святого ларца или сундука. Может быть, и ко мне сойдет частица божественной благодати? Лучше буду драться…
Бернард не выругал, не погнал, как я страшился, лишь наморщил лоб, буркнул:
— Да-да, сможешь…
Я не поверил, переспросил:
— А… когда?
Бернард окинул с головы до ног внимательным взглядом.
— Раз уж ты с нами… Обещаю, увидишь раньше, чем въедем в ворота нашего замка!
Сказал и тут же пустил коня вперед, будто пожалел, что такое брякнул. Ведь слово не воробей, вылетит — таких поймаешь… От того же Ланзерота, не говоря о священнике.
Бернард скрылся из вида за деревьями, я заорал, погнал коня вперед, обогнал Бернарда, вихрем пронесся по широкой лесной дороге. Деревья стоят редко, под ветвями плотная тень, а все вокруг уже залито золотым солнцем, от недавнего дождя ни следа, все подсохло, птицы поют и весело порхают между деревьями, а вон там широкая поляна, а за ней целая роща дубов, там могут пастись свиньи, желуди покрыли землю плотным слоем, блестящие бока блестят, как свежая циновка…