— Леди Глория, — произнес я.
— Ваша светлость, — ответила она чистым ясным и в то же время слегка насмешливым голосом, в котором слышится подтекст: да-да, знаю, куда смотришь и что со мной проделываешь мысленно, но я даже не ударю, все вы такие…
— Надеюсь, — сказал я, — вам понравится при этом дворе, леди Глория.
Она спокойно смотрела мне в глаза, что-то в аристократическом лице от вечности и неспешного движения галактик, а в глазах настоящее звездное небо.
— Возможно, — ответила она контролируемым голосом, — а что, в нем нечто особенное?
— Не знаю, — признался я, — но вообще-то должно быть. Мы же гнусные захватчики с Севера, а я вообще отвратительный узурпатор королевского трона. У нас все не так!
Она огляделась.
— Правда? А мне показалось, ничего не изменилось.
— Человеческая природа гомеостатична, — объяснил я. — И сам человечек стремится к равновесию. Неосознанно. Как ни тащи к счастью, все равно в привычное дерьмо лезет. Ну сами видите…
Она усмехнулась:
— Правда? У вас интересный взгляд.
— Потому что я тоже леприкон, — объяснил я. — В своем роде. Только я леприкон внутри. Из скромности. А ваши там все нараспашку, что и понятно, все свои, таиться или защищать свои ценности не перед кем… А ценности в самом деле ценности?
Она улыбалась, глядя мне в глаза, но взгляд стал серьезным.
— Все зависит от угла зрения, — произнесла без всякой ехидцы. — Леприконы не видят солнца, а в этот мир могут подняться только ночью в новолуние и еще чтоб тучи закрыли даже звезды… зато они живут по тысяче лет, а женщины их никогда не старятся.
— Это серьезный козырь, — согласился я. — Главное, никаких морщин?.. И щеки не обвиснут? И на боках не нарастут горы дурного жира?
Она чуть усмехнулась.
— Да, вы тоже леприкон… хоть и не похожи.
— У меня просто другая раса, — объяснил я. — Высшая, разумеется.
Она засмотрелась на сидящих за столами, это молодежь пляшет, а солидные люди сразу жрать и пить, там такие жареные лебеди и гуси, что какие танцы, не смешите.
В ее глазах появилось изумление, наконец спросила тихонько:
— Что это у них в руках?
Я сразу понял, о чем она: рыцари Ундерлендов завезли в Сен-Мари такую странную штуку, как вилка, модницы сразу приняли ее с восторгом, щеголи тоже начали пользоваться с первого же дня, а нормальные люди хмурились и продолжали брать мясо и рыбу руками.
— Это называется вилка, — объяснил я, — придуман новый столовый прибор, что совершит революцию. Не верите? Начинается переход к бесконтактной еде… в смысле еду больше не берут руками, как животные. И отныне брать не будут.
Она смотрела загоревшимися глазами, вряд ли поверила, однако даже рот открыла в удивлении, год назад точно в Сен-Мари вилок не было.
В зал вошел отец Дитрих, его сопровождают два священника, но на пороге он бросил им пару слов, оба с поклонами развернулись и пропади за дверью.
Великий инквизитор на ходу поглядывал неодобрительно на орущих песни, там сразу стыдливо умолкли, он кивнул мне, ему моментально освободили место, но он долго не садился, оглядывая всех из-под кустистых седых бровей.
Мне показалось, что уже успокаивается и вот-вот опустится в кресло, однако глаза его метнули молнии, он заговорил громко и гневно, голос его загремел, как у пророка Ильи:
— Разве не видите, что это двурогое чудовище символизирует дьявола?.. Вы и так забываете прочесть молитву, садясь за стол, а еще и берете в руки эту мерзость?.. Я отлучу от Церкви всякого, кто будет пользоваться этими вилками… так их называют?.. и направлю папе прошение, чтобы он обнародовал такой билль…
Все затихли, кто-то в испуге выронил вилку, кто-то так поспешно бросил на блюдо, что звон услышали и во дворе.
Леди Глория с удивлением смотрела то на него, то на меня, к нам быстро подошел сэр Альбрехт, коротко поклонился женщине, а мне сказал негромко: