Он наблюдал за мной со сдержанной улыбочкой, что злила меня все больше.
— Честный поступок, — сказал он одобрительно. — Всего лишь скажете правду. А то прячетесь под картонными титулами! Вы — настоящий король, это все говорят открыто.
— А Кейдан?
— Кейдан, — начал объяснять он терпеливо, — законный король. Настоящий и законный… что выбрать? Что правильнее? Непростой вопрос для простого человека. Однако законы не боги пишут, а люди. Сильные, не скованные устаревшей, как бы это сказать помягче…
— Моралью? — подсказал я.
Он поморщился.
— Вы должны знать, что мораль тоже устаревает. Позавчера моральным было жрать своих соплеменников, вчера — только чужих пленных, а сегодня даже их нельзя, нехорошо, не так ли? Так что не только законное вчера может стать очень незаконным сегодня, но даже аморальным. Да и вообще… давайте же смотреть правде в глаза!
— Давайте, — сказал я. — Да, я подумываю забрать корону Кейдана.
— У Кейдана, — уточнил он.
— Да, — согласился я, — у Кейдана, так как короны Кейдана нет, а есть корона Сен-Мари. И собираюсь это сделать немедленно, не откладывая. К чему бы вы меня ни подталкивали!
— Какой вы подозрительный, — укорил он мягко, — во всем я виноват… разве не вы начали строить большие корабли, что сделают войны ожесточеннее и кровавее?.. Разве я принес в этот мир эту жуть… как вы ее называете, ром? Виски?.. Да при мне ничего не пили крепче натурального вина!
Я ответил несколько сварливо:
— Не я, так другой бы придумал! Это дело времени. Есть вещи, что случаются обязательно.
Он кивнул.
— Вы правы. Но иногда лучше, чтобы некоторые вещи случились как можно позже. Я не склонен спаивать население. Трезвые проливают крови больше.
Он захохотал, очень довольный моим ошарашенным видом, ничего себе умозаключение, быстро допил вино, поднялся из кресла и отступил к стене.
Я тупо смотрел, как он ушел в монолитные глыбы гранита, словно туман в кустарник, не оставив следа, затем выплеснул остаток вина из своего кубка в камин, чтобы не туманило голову, и снова сел за бумаги.
Сэр Жерар принес новую кипу документов, которые должен подписать только я, пришлось пересмотреть, хотя все мелочи мог бы и барон Альбрехт, но то ли хочет меня загрузить, то ли не уверен, не изменился ли я сам, доверяю ли все так же…
После обеда я вышел во двор, это как бы променадная прогулка по королевскому саду с милостивыми наклонами головы в ответ на приседы и поклоны, на самом же деле просто проведал арбогастра в конюшне. Он довольно фыркал и обнюхивал меня, хватал мягкими губами за уши и не отпускал, я велел особо холить, кормить отборной пшеницей, а вместо сахара, который так любят кони, давать гвозди и негодные подковы.
— Дважды в день выводить на прогулку, — подсказал сопровождающий меня сэр Жерар, но увидел вытянувшиеся лица конюхов, поправил себя: — Конечно, если кто сможет…
Бобик прыгал вокруг и хвастался, что, а вот он вхож в королевские покои, не то что некоторые копытные.
Когда я вышел из тихого полумрака конюшни в яркий жгучий свет полдня, там уже ждет барон Альбрехт Гуммельсберг, властелин Цоллерна и Ротвайля, как всегда одет с предельной тщательностью, хотя камзол наброшен на голое тело и распахнут из-за жары на груди, но расписанные золотом львы на обеих сторонах, драгоценные камешки и прочие знаки отличия напоминают, что их хозяин принадлежит к очень знатному сословию, а небрежность в одежде — это аристократическая вольность, а не плебейское незнание этикета.
Он взглянул на меня снизу вверх, в серых живых глазах все тот же цепкий ум и пытливость, на лице подчеркнутое смирение.
— Ваша милость, — сказал я.
— Ваша светлость, — ответил он ровным и хорошо контролируемым голосом.
— Ты чего так боишься улыбнуться? — буркнул я. — Морда треснет?
Он пожал плечами.
— Да так, на всякий случай. Вдруг вас не та муха укусила. Тираны непредсказуемы…
Сэр Жерар за моей спиной хрюкнул, я сказал раздраженно:
— Уже начинаете? А чего тогда на трон пихаете? Оттуда я вовсе самодурить буду напропалую! Пойдемте, раз уж попали под мою самодурью длань, шкуры сдирать буду.