Воздух влажный и жаркий, лицо Боудеррии сразу заблестело в мелких капельках пота.
— Это… — прошептала она, — выглядит, как живое…
— Оно и есть живое, — пояснил я мирно, хотя сердце трепещет в ужасе, — мы внутри живого… ага, организма…
Она побелела, глаза распахнулись, как у испуганной принцессы, как не стыдно.
— Что? Мы сами зашли к нему через пасть?
— Скорее, через рану, — поправил я. — Древнюю, незаживающую… и причиняющую ему боль…
— Господи! Как же он мучается!
На мгновение она показалась мне почти женщиной, чуткой и сопереживающей любым несчастьям.
— Не так уж и сильно, — утешил я. — У него порог должен быть ниже.
Она посмотрела в недоумении.
— Порог?
— Болевой, — объяснил я. — Если это вот создано на основе, близкой к насекомой. Она самая пластичная и позволяет вытворять с собой многое, как говорят дрозофилы.
Она не стала переспрашивать, кто такие эти многознающие дрозофилы, оглядывалась в ужасе, дергалась, подпрыгивала при каждом чавкающем звуке.
Почти по всему своду идут сталагмиты, эти полупрозрачные сосульки выглядят живыми, раскачиваются в плотном тяжелом воздухе, словно при ветре.
Глава 13
Я шел медленно, прислушивался, за спиной Боудеррия топает, как стадо слонов, вскрикнула и чуть-чуть не ухватилась за меня, когда впереди два сталактита, один за другим, лопнули с мокрым звуком. Брызги выплеснулись на пол, а из отвратительных коконов начали выползать блестящие от слизи насекомые, размером с крупных кошек. Очень медленно они распрямляли крылья, но не хитиновые, а кожистые, прозрачно-красные, с черными прожилками.
Я остановился, надеясь, что Боудеррия все же ухватится, это же так интересно, если будет беспомощно прижиматься ко мне, вздрагивать и пугливо вскрикивать. Есть же мир, созданный мечтами слабых мужчин, где женщины бьются рядом с ГГ, повергают мощными ударами крохотных кулачков могучих мужчин, впятеро тяжелее их, а от пинков ногами эти слоны вообще улетают на десятки шагов.
И вот так, побив их десятки, она даже не запыхается, остается очаровательной, остроумной, красивой, намакияженной, с красиво уложенной прической из вымытых лучшими шампунями волос.
Но я в реальности, где женщина есть женщина, а я, увы, должен быть мужчиной, обязан им быть, хотя иной раз и хочется побалдеть и спихнуть часть забот на нее.
Я вздрогнул от ее насмешливо-встревоженного голоса:
— Сэр Ричард, что с вами?
Я пробормотал:
— А что… вроде ничего…
— Да у вас такая рожа была сладенькая, — сказала она безжалостно, — что просто захотелось по ней врезать.
— Добрая ты, — сказал я. — Хотя я тоже тебя люблю.
Сзади хлюпнуло, с потолка на пол упало нечто вроде комка мокрой глины. Боудеррия мигом развернулась и уже замахнулась обоими мечами, но там на полу расплывается, быстро исчезая, лужа.
— Что за страсти, — сказала она раздраженно.
— То ли еще будет, — утешил я. Когда кто-то рядом боится еще больше, легче скрывать свой страх. — Зато разрешаю ликовать.
— Что стряслось?
— Мы подошли, — сообщил я, — к головному ганглию…