— Что-то я не врубился, — сказал я. — Так это вы и есть черные силы, против которых воюем? Судя по нашему священнику, вы самые что ни есть гады и тьма.
Эльф ответил с ледяным презрением:
— Наверное. Я не знаю, как вы нас называете. Да и не хочу знать. Но ты, наверное, знаешь, что ваши заклинания, ваша магия жрецов, которых вы именуете священниками, на нас не действуют?
Я встревожился.
— На вас не действует животворная сила креста?
Эльф надменно промолчал. Я машинально пощупал серебряный крестик на груди, нацепленный мне тогда на шею старым священником. Крестик пригрелся на груди, я про него вообще забыл, крохотный и невесомый. Раньше точно так же на этом месте долгое время болтался подаренный одной красоткой амулетик. Она сказала, что это некий символ солнца у гиксосов, я доверчиво носил, подружка очень нравилась, но потом узнал, что это все-таки изображение креста, только очень стилизованное. Понятно, выбросил, тем более что с подружкой расстался неделей раньше.
По губам эльфа скользнула презрительная усмешка. Он уже видел всякие бесполезные для них кусочки металла в форме крестика.
— Ничего не понимаю, — пробормотал я, потом добавил со странным облегчением: — Но я так рад, что на тебя это не действует…
Эльф покосился, в больших глазах я рассмотрел удивление. Эльф сказал мелодично:
— Боишься сражений?
— Боюсь, — признался я. И добавил: — Но не только… Ты такой красивый!
Эльф посмотрел еще удивленнее, фыркнул:
— Как же собираетесь захватить мир? Впрочем, ты не похож на других… Вообще-то ваши войны нас не касаются. Если перебьете друг друга, жалеть не станем. Ваши трупы, еще теплые, быстро пожрут волки, а каменное убожество, в которых живете, разрушит ветер…
— Долго придется ждать.
— А мы живем долго, — ответил эльф. — К тому же не торопимся.
Я поинтересовался:
— А нет мысли помочь какой-либо из сторон? Или дожидаетесь, когда обе будут едва держаться на ногах, а потом добьетесь их?
Эльф подумал, ответил после паузы:
— А ты знаешь, это идея… Хитроумные вы люди. Мы до такой подлости никогда б сами не додумались…
Я прикусил язык. А эльф кивнул.
— Ты не страдай. Здесь не только мы у вас чему-то учимся. Еще больше вы, люди, здесь научились…
В высоком, звонком голосе прозвучала странная нотка. Я насторожился, но эльф замолчал, взглянул на светлеющее небо.
— Прощай, — сказал я торопливо. — Многое хотел бы спросить…
Эльф отступил в сторону, я тоже из деликатности шагнул, чтобы быть лицом к лицу, и в тот же миг свет со стороны дворца исчез. На месте самого дворца поднимались хмурые вековые сосны, верхушки уже стали серыми. Эльф смотрел с хитрой усмешкой. Я понял, стоит ему качнуться в сторону еще на миллиметр, он тоже исчезнет, уйдет в некую щель то ли пространства, то ли времени, то ли еще чего вполне объяснимого с точки зрения человека моего века, который объяснит все и вся.
Он задрал голову, я унесся со скоростью Майти Мауса, который живет на луне, успел подумать злорадно, что последнее слово оставил за собой. Небо светлеет, горизонт на востоке начал розоветь, только земля оставалась залитой чернотой, я несся как баллистическая ракета, высматривая цель.
Глава 11
Утро было ясное, но холодное. За ночь я продрог, даже Бернард не догадался, что меня стоило бы укрыть двумя одеялами. Он полагает, что я всего лишь деревенский увалень, но я гораздо хуже — размагниченный послеперестроечный интеллигент, во всем разочарованный, ничего не умеющий, привыкший регулярно получать похлебку в жестяной мисочке, изнеженный, который даже летом спит под теплым одеялом…
Я открыл глаза, на далеком горизонте жутко и угрожающе маячат заснеженные вершины Спящего Дракона. Диких мест хватает и в моем мире, вовсе не обязательно забираться на Гималаи, достаточно пройти в подмосковный лес поглубже, но я родился, жил и ничего не видел помимо городских кварталов, куда ни повернись — взгляд успокаивающе натыкается на торчащие в небо бетонные стены новостроек. И когда видишь вот такое, по спине бежит холодная дрожь. Видеть такой лес, такие горы, все равно что встретить бегущего навстречу бультерьера с волочащимся по асфальту оборванным поводком. Может, конечно, и не укусит, но все равно не по себе…
Бернард поднялся, кряхтя и постанывая. Его немолодое тело застыло, он сопел, с трудом поворачивался, нагибался, пока к лицу не прилила тяжелая кровь, а движения не стали снова быстрыми и четкими. Перехватил мой взгляд, буркнул:
— Как спалось? Что-нибудь видел? Хорошо бы…