— Доблестный Ланзерот! Сатана рассчитал верно… Абсолютно верно! В Зорре почти не осталось войск, а он собрал и двинул в наши земли непомерную силу. На каждого нашего с оружием у него сто. К тому же он долго готовил тяжелую конницу, под его властью горные племена, которым всегда были неведомы сострадание и жалость, а кроме того, все колдуны, волхвы, чародеи и волшебники служат ему верой и правдой… если так можно сказать о подлом племени. И самое худшее — ты же видишь, по этим землям, которые еще не под властью Тьмы, уже почти открыто рыщут создания Тьмы, жуткие твари, рожденные то ли адом, то ли измышлениями проклятых колдунов!
Я невольно прислушивался, впервые от священника что-то путное, а не злобные выкрики в адрес отступников, еретиков, христопродавцев. Ланзерот спросил просто:
— И что же, отец, спасения нет?
— Нет, — ответил священник. Лицо его было просветленным. — На этот раз мы не устоим.
Ланзерот кивнул, лицо его оставалось таким же надменно-высокомерным.
— Значит, надо седлать коней, чтобы успеть в последний бой.
«Нет, — подумал я с отвращением, — этот священник все-таки полный идиот». Ну, про меднолобого и говорить нечего. Милитаристы все по природе своей интеллектом не отягощены.
Бернард прервал спор с Рудольфом, тоже поднялся. Глаза его зло блеснули:
— Да, ваша милость, все верно. Рудольф, вставай! Рассиделся.
Я смотрел на них во все глаза, перевел взгляд на священника.
— Но если нет спасенья… — вырвалось у меня. — Если Сатана все рассчитал правильно, и нам ни за что не устоять… то как с этой мыслью драться?.. Мы ни за что не победим!
Священник взглянул остро. Мне показалось, что сейчас повернется и уйдет, но он ответил сухо:
— Верно. И поляжем все.
— Но…
— Еще не понял?
— Нет, — признался я.
— Главное, — сказал священник строго, — победить не врага, а себя. Главное, не шкуру сберечь, а не предать!.. Понял? Только в этом различие между нами и Тьмой. Для них все же самое главное уцелеть. Уцелеть любой ценой. А для нас — не предать!
Он осенил меня крестом, то ли оберегая от сил Зла, то ли желая проверить, не возоплю ли диким голосом и не исчезну ли в адском пламени, повернулся и ушел к волам. Я видел, как он довольно умело помогает Асмеру запрягать, движения его тощих лапок были уверенными и решительными. И мне послышался далеко-далеко вверху серебристый звук фанфар.
За сегодня придвинулись к горам почти вплотную. Земля пошла холмами, каменными насыпями. Часто попадались огромные камни, похожие на утопающих в жидкой земле допотопных животных. Кустарники вперемешку с лесом, рощи попадаются неопрятные. Если раньше встречались аккуратными группами березняки, дубравы или сплошь заросли вяза, то теперь все перемешалось, сосна возле граба, дубы рядом с кленами.
Мы рыскали поодиночке в пределах видимости друг друга, повозка двигалась посредине. Иногда деревья разделяли нас, Ланзерот тут же тревожно трубил в рог. Я подумал, что нас только по этому реву могут запеленговать чуть ли не с другого конца планеты и послать уже местных «альфовцев» на перехват. Какая-то дурь: чем ближе к осажденному Зорру, тем неосторожнее… и даже провокационнее ведет себя этот рыцарь. Как будто кому-то подает знак. Кому-то помимо нас.
Глава 29
Я как раз проскакивал через небольшой лесок, когда в сторонке послышался звонкий голосок, напевающий песенку. Привстал на стременах, в сотне шагов над кустами проплыло красное, исчезло. Я осторожно тронул коня, красное еще дважды мелькнуло в просветы зелени, кусты кончились. Через поляну хорошенькая молодая девушка несла, сгорбившись, тяжелую вязанку хвороста. Нежное лицо покраснело, но она стойко продолжала напевать свою песенку, словно черпала в ней силы. Ее волосы были красными, как огонь, даже как борода Рудольфа, опускались на спину, где их прижимала вязанка серых сучьев.
Я успокаивающе помахал ей рукой, ибо она в испуге замолчала и застыла. Девушка робко улыбнулась, сказала торопливо:
— Добрый день, благородный рыцарь!..
— Я не рыцарь, — ответил я поспешно.
— Как же не рыцарь? — не поверила она. — Такой конь, такие доспехи…
— Если настоящие рыцари услышат, — сказал я, — меня повесят на первом же дереве. Я просто оруженосец. Ты далеко забралась в лес. Это не опасно?
Она ответила послушно, все еще держа хворост на спине:
— Что делать, господин ры… господин. Чем-то топить надо.
Я увидел в ее глазах покорность и смиренный страх, ведь мы в лесу одни, а молодой мужчина не упустит случая сделать с молодой девушкой все, что желает. Я чувствовал стыд и раздражение, я ж из прогрессивного мира, где «это» такой пустяк, что ни мужчина, ни женщина уже через пару минут не вспомнят о коитусе, а здесь меня подозревают, что я накинусь с такой жадностью, как будто это что-то для меня редкое и недоступное.