Старый друг едва заметно нахмурился, прищурил глаза. Взгляд снова стал прежним, таким, каким бывал у Дакара на собраниях, совещаниях и в красных топях. Теневой гибко поднялся на ноги, сделал несколько шагов мне навстречу, оставляя на лавке за спиной свою тень.
- О чем?
- О том, куда она ушла и где она сейчас, - ответил, растирая лоб. Я не понимал, что именно сейчас испытываю. Ну, или понимал не до конца. Слишком много было вопросов, слишком странным было поведение Катарин Равен… Или кто она теперь…
- Она не хотела, чтобы я говорил, - теневой смотрел мне в глаза. Уверенно и твердо. – Ей было больно. Я знал только про Шхассад, не более. Получается… Сарраш?
- Да, - кивнул отрывисто, забирая из рук Марта халат. – Катарин Равен.
Март на вдох прикрыл глаза, нахмурился еще сильнее, обдумывая мои слова, что-то решая для себя.
- Так ее зовут, значит, - чуть дернул старый друг уголком губ, возвращая взгляд ко мне. На дне глаз мелькнуло облегчение и что-то еще. Что-то очень похожее на готовность извиниться.
Как будто мне действительно нужны эти извинения.
- Прекрати, - вздохнул я, проводя пятерней по волосам и огибая Марта. – Я понимаю, наверное. И не заставлю тебя выбирать между мной и ей. Поэтому и не пытался прижать раньше, ничего не спрашивал.
- Почему тогда спрашиваешь сейчас? – поравнялся со мной теневой. Он всматривался в мое лицо так пристально, будто видел меня впервые.
- А я разве спрашивал? - усмехнулся. – Я просто сказал, что ты знал.
- Только, что она ушла в Шхассад, - согласно кивнул Март. – Больше ничего. Я даже не видел ее ни разу, - покачал он головой. На несколько вдохов повисла тишина, нарушаемая лишь шорохом одежды и нашим дыханием.
- Уверен, - снова заговорил старый друг, когда мы почти подошли к дверям, - если спустимся в погреб к Бадери, сможем найти что-нибудь по вкусу. Капа у него точно есть.
- Завтра нам предстоит непростой день, - развел я в стороны руками, втянул в себя воздух, пахнущий непривычными цветами и фруктами. – И лучше встретить его с трезвой головой. Хотя, должен признать, звучит более чем заманчиво.
Мы вошли в дом, и я направился в кабинет Жирома, ставя полог и все еще растирая виски. Притворство перед Катарин не далось мне просто. Но стоило каждого усилия, каждого мига, и даже больше.
Она стала даже сильнее, чем мне запомнилось. Хотя… О чем это я? Я никогда не знал и не задумывался над тем, насколько она действительно сильна и на что способны ее тени. Все, случившееся сегодня, все еще отзывалось во мне, будто прикосновения не просто теней, но ее рук, дыхания. Знакомое и чужое одновременно.
- Она такая, какой ее описал Бадери? – спросил Март, все-таки открывая бар, гремя бокалами.
- Да, - бросил коротко, не зная, что еще добавить, не уверенный, что это действительно нужно. Жиром всегда превосходно подмечал детали и умел быть наблюдательным, редко ошибался в своей оценке. Этот раз исключением не стал: Катарин Равен знает себе цену, Катарин Равен умеет себя вести.
Будто очередной удар мне по морде, будто очередное доказательство моей слепоты. Я никогда не видел ее такой, я вообще оказывается ее не видел. Разве что…
Март подал мне бокал с вином, вырывая из мыслей, следом за бокалом передо мной опустилась бутылка.
- Я оставлю это здесь, просто на всякий случай, - он сделал глоток из своего бокала, садиться не стал. – Из важного, пока ты хотя бы частично еще со мной: нас допустили к расследованию. И Жирому удалось кое-что выяснить о семействе Равен.
- Последнее уже не актуально, - сделал глоток и я. Хмельной напиток проскочил в желудок, как вода, будто мимо меня. В голове все еще звучал голос Катарин, на языке все еще растекался ее вкус.
- Да, судя по всему, не актуально, - понимающе кивнул теневой. – Я поднимусь к себе, если компания тебе не нужна.
- Не сегодня, - махнул рукой, соглашаясь. Мне действительно надо было побыть одному и хотя бы сделать вид, что я пробую разобраться и понять все, что произошло.
Катарин Равен.
Интересно, на этот раз это ее настоящее имя? Или снова выдумка? Есть ли в ней сейчас что-то настоящее? И позволено ли мне будет это увидеть?
Она не узнала меня. По крайней мере, в форме зверя. Странно, что даже мысли не мелькнуло.
Я ведь помню, как она уходила, как торопилась сбежать и какое отчаянье плескалось в глазах в тот вечер.
Вечер объявления о помолвке.
Наш последний и единственный с ней танец. Я помню улыбку на ее губах и выражение лица. Слова, сказанные мне в тот гребаный вечер. Никогда она не говорила со мной так. Казалось, никогда ее голос не звучал так, как тогда. Каждым движением, каждым жестом, взглядом и словом она прощалась со мной тогда. И вместе с отчаяньем и болью было там облегчение. Такое огромное, что его просто нельзя было не заметить.