Я шел быстро, барон едва поспевает, его короткие, в сравнении с моими, ножки мелькают, как спицы в колесе, но я с некоторым злорадством еще наддал, срывая дурное настроение. По обе стороны придворные поспешно кланяются, с обеих сторон слышу эти «ваша светлость», «ваша светлость», где больше подобострастия к сильному и злому, чем уважения к достойному правителю.
Среди них то и дело попадаются люди, которых я не видел в первые дни, что вроде бы и понятно, но с другой стороны, этот предостерегающий холодок, накатывающийся волнами… То, что большинство меня не любят и боятся, понятно, но холодок идет от тех, кого должен бояться я сам.
Я выхватывал их взглядом почти безошибочно, что-то есть недоброе в осанке этих людей, манере держаться, разговаривать, бросать в мою сторону косые взгляды, хотя если я прохожу близко, тоже склоняются в поклоне, однако от них опасностью веет еще больше.
Ближе к парадному залу, где предстоит разбирать жалобы, таких стало появляться больше. Я чувствовал себя, словно голый иду по снегу под ледяным встречным ветром. Барон что-то рассказывает, я не рискнул перейти на запаховое, нет времени, несколько раз быстро и глубоко вздохнул, нагнетая кислород в кровь, ускорил метаболизм и реакции, руки начало трясти, а зубы пришлось сцепить, и в это время боковым зрением увидел, как с обеих сторон ко мне ринулись молодые мужчины.
В их руках заблестели ножи, глаза выпучены, поднялся крик:
— Смерть узурпатору!
— Убить врага!
— Бей!
Я крутнулся, смертельно жалея, что во дворце не ношу меча, ударил кулаком, но тут же бок ожгло резкой болью. Я вертелся, как вьюн, бил во все стороны, дважды услышал хруст ломаемых костей, выдернул из одной руки нож и сам начал бить как можно быстрее.
Со всех сторон нарастал крик, шум. Затопали тяжелые сапоги, в зал ворвались гвардейцы.
Я прокричал:
— Брать живыми!..
Передо мной оставались только двое, молодые и с отчаянными глазами. Оба дышат так же тяжело, как я, гвардейцы набежали и успели схватить одного, второму я дал под дых рукоятью с такой силой, что он согнулся и не мог вздохнуть.
Им скрутили руки, примчался барон Торрекс, начальник охраны дворца, бледный и трепещущий, проговорил с болью в голосе:
— Простите, ваша светлость… Но я же настаивал, чтобы ограничить доступ во дворец!
— Придется, — буркнул я.
Он, видя, что я не велю его сразу на плаху, с облегчением перевел дух.
— Но, ваша светлость… их было пять человек!..
— И что?
Он кивнул на гвардейцев, те грубо переворачивали распростертых в крови остальных троих.
— Один точно не выживет… двое… посмотрим. Вы их всех изрезали так, что и одежда сваливается.
— Хороший нож попался, — сказал я сварливо. — Ладно, разбирайтесь! Меня ждут.
— Вас ранили!
— Мои лекари посмотрят, — пообещал я.
— Надеюсь, армландские?
— Конечно, сэр Торрекс, конечно.
Глава 12
С моим обостренным слухом я уловил, как Куно Крумпфельф проговорил деревянным голосом, словно повторял заученный урок:
— Как он терпит… вы видели его рану?
Барон Альбрехт поддержал в той же интонации: