— Бригада по укладке рельс собрана? — спросил я.
Он ответил несколько смущенно:
— Все сделано, как вы велели. И молотобойцев уже созвали из всех ближайших деревень…
— А костыли изготовили?
Он переспросил опасливо:
— Это те странные гвозди… такие толстые и четырехгранные?
— Да.
— Все готово, ваша светлость… Только не знаю, как это все…
— Узнаешь, — оборвал я. — Собери монахов, которым можно доверять. И с десяток дюжих мужиков. Не слишком пугливых, конечно.
Он перекрестился, спросил тише:
— Что нас ждет?
— Скоро привезут длинные такие стальные полосы, — объяснил я, — мужики будут укладывать ровными рядами, а вы приговаривать, что во славу Господа. Я не хочу ни слухов, ни волнений.
Он поднял голову и бесстрашно посмотрел мне в глаза.
— А это в самом деле во славу Господа?
— Я паладин, — напомнил я сурово. — Мы строим Царство Небесное, а не просто коптим небо!
— Слушаюсь, ваша светлость.
Я тронул коленом Зайчика, мы понеслись к Тоннелю, а монах торопливо крестился сам и крестил на всякий случай меня, во избежание, так сказать. Доброму христианину только на пользу, а нечисть сразу закричит дурным голосом и превратится в смрад и дым.
Монастырь святого Квинтиллия, вспомнил я. Эти менее продвинуты, чем цистерианцы. Те хватают на «ура» все технические новинки, спешно и с наслаждением приспосабливают к работе и даже не приговаривают «Во имя Господа», это и так понятно, вся техника, облегчающая работу, только от Господа, а как иначе, это Он сам подсказывает светлые идеи.
Справа по извилистой дороге в сторону темного зева Тоннеля тянутся тяжело нагруженные телеги, идут караваны обвешанных тюками коней, осликов, мулов и даже верблюдов. Все с недоумением посматривают на прямую насыпь, что идет от Тоннеля: вроде бы дорога, но обтесанные и перемазанные дегтем бревна зачем-то уложены поперек на расстоянии шага одно от другого.
По бокам насыпи канавы, но это всем понятно, для отвода воды, а то размоет насыпь.
Я все сбавлял скорость, а когда впереди показался и начал стремительно вырастать лагерь строителей, пустил Зайчика легкой рысью, а Бобику велел держаться смирно сзади.
Возле шалашей и наскоро построенных бараков горят костры, в котлах на треногах варится похлебка, ветерок донес аромат мясного супа. На веревках сушится выстиранное белье, монах одиноко ходит, тяжело прихрамывая и опираясь на посох, все остальные суетятся на дороге.
Мы двигались вдоль кювета, нас заметили, но работы не остановились, только монахи начали всматриваться с подозрением, а один, высокий и плечистый, решительно направился в нашу сторону.
Улыбаясь, я вскинул руку.
— Приветствую, отец Удодерий!.. Как продвигается работа?
Он мгновение всматривался в меня, затем низко поклонился.
— Ваша светлость, сэр Ричард!.. — произнес он звучным и неторопливым голосом. — Простите, мы вас не ждали… так быстро. А работа идет…
— В сроки укладываетесь?
— Даже опережаем, — заверил он, — хотя многие даже не понимают, что делают.
— Скоро поймут, — пообещал я. — Когда увидят своими глазами. Отец Удодерий, вы и тут старший по части механики?