— Разве в Писании не сказано, что покаявшийся получает спасение? Вы не согласны с Писанием?
— Согласен, — отрезал я.
— Тогда почему же?
— Потому что живем здесь и сейчас, — сказал я злобно. — На этой земле. На той самой, к которой всегда прибавляют слово «грешная». Насчет покаяния в последний момент — это из области идеального. Вот когда на земле будет это идеальное общество, тогда да, а пока все законы работают с поправкой на реальность. Это вы там в стерильном мире, а я здесь по колено в крови пополам с дерьмом!.. И здесь пока что лучше работают древние законы: зуб за зуб, кровь за кровь, хотя постепенно двигаемся, да, двигаемся к более гуманным заповедям Христа.
Он подобрался, как перед прыжком на добычу:
— Значит, по-вашему, заповеди Христа… не нужны?
— Не передергивайте, — сказал я мрачно. — Я сказал, это идеальные законы. Прекрасные и справедливые. Но чтобы работали, их нужно снабдить подзаконными актами. Пунктами и подпунктами. Когда, кому, за что и сколько. Законы Христа — это основа, фундамент, но на фундаменте не живут. Сперва нужно построить стены, возвести крышу, вставить двери и окна, завезти мебель…
Отец Гэбриэль торопливо вмешался:
— Скажите, а не гордыня говорит в вас, когда вы решили, что можете подправлять законы Христа?
— Не подправлять, — уточнил я, — а развивать. На его фундаменте строить стены. Или хотя бы положить кирпичик. Таких, как я, надеюсь, много! Вырастут стены, возведем прекрасное здание. А тот, кто надеется, что законом «Ударившему по правой щеке подставь левую» можно воспользоваться, жестоко обломится. Я уже знаю ряд подзаконных актов насчет нырка под руку, двойного разворота с ударом ногой в челюсть или в пах и прочих интересных моментов толкования этого красивого закона.
Отец Гэбриэль злобно ухмылялся и так торопливо строчил на листе пергамента, что сломал перо, торопливо схватил другое и, не отряхнув каплю чернил, стал спешно записывать мои крамольные слова.
Кардинал с укоризной покачал головой.
— Вы гораздо более опасны, — проронил он, — чем полагают в Ватикане. Хорошо, сэр Ричард, на сегодня все. Можете идти.
Сцепив зубы, чтобы не выругаться, я произнес сдержанно:
— Счастливо оставаться, святые отцы. Да будет ваша работа угодна Господу.
Глава 17
Меня раскачивало от бешенства так, что хватался за стены. В глазах кровавая пелена, давление как у парового котла перед взрывом, дыхание обжигает горло.
В саду воздух вокруг меня зашипел, как масло на раскаленной сковороде, кто-то шарахнулся в сторону, потом донеслось испуганное, что господин гневен, лучше не попадать под горячую руку. Я понимал, что сейчас натворю нечто, о чем буду всю жизнь жалеть, могу вообще что-то непоправимое, а то хуже всего — непотребное, старался дышать глубже, напоминал себе настойчиво, что мелких и дрянных людей немало даже в Церкви, но я не они, я вообще-то все равно орел и умница, как бы под меня ни копали, я должен взять себя в руки, не всегда же я такое дерьмо, что брать противно…
В сторонке послышалось осторожное покашливание. Отец Дитрих остановился и смотрел на меня тревожными глазами.
— Сын мой, — произнес он успокаивающе, — на тебе лица нет! Что стряслось?
Я прорычал:
— Мир рухнул, отец Дитрих!
Он покачал головой:
— И тебя раздавил?
— Нет, — рыкнул я. — Держу вот на плечах.
— Поставь на место, — посоветовал он. — Трудно?
— Еще как…
Он посмотрел на меня с непонятным выражением в глазах:
— Ты еще не поколеблен в вере, сын мой?
Я огрызнулся зло: