Я сказал с отвращением:
— Я не увидел ни одного умного лица! И вообще… я не верю, что мужчина, который так тщательно следит за своими нарядами, может быть способен на что-то мужское. Нельзя быть дельным человеком и думать о красе ногтей!
Он сказал кротко:
— Настоящему мужчине все равно, что надевать. Как раз недостоин тот, кто начнет отстаивать свое право на иные наряды… У него на это все силы уйдут и вся жизнь.
Я отмахнулся:
— Вообще-то ты прав, хотя я тоже прав. Ладно, давай вторую порцию… Кто столько пишет? А я еще сдуру печатное дело внедряю!
Не успел я пропечатать следующую сотню бумаг, хотя рука уже начала ныть, как за дверью послышался топот, вошел церемониймейстер и провозгласил громовым голосом:
— Барон Фортескью к его светлости!
Двери распахнулись, но вошел барон Эйц. А за ним и Фортескью вдвинулся осторожно, еще не уверенный, как приму, можно ли вот так сразу.
Я вскочил, быстро обогнул стол и сделал несколько шагов навстречу. Он поспешно преклонил колено, я ухватил его за плечи, поднимая. Он встал и посмотрел мне в глаза. Когда я увидел его первый раз, в Брабанте, это был сытенький и розовый такой поросеночек, из каземата Кейдана я освободил худого, как гвоздь, с ввалившимися щеками, еще тогда у него появилось два рубца на щеке…
…но сейчас новый багровый шрам рассекает левую бровь, скулу, а еще один на подбородке.
Сердце мое стиснулось гневом и жалостью.
— Откуда, — спросил я резко, — эти свежие шрамы?
Он поклонился:
— При аресте.
— Били?
Он поморщился:
— Ваша светлость, я по глупости пробовал противиться. Кричал, что я посол от вас…
Горячая кровь ударила в мою голову, ломая все шлюзы. Зубы скрипнули так, что наверняка услышали и за дверью.
— Кейдан слишком привык к безнаказанности, — прошипел я. — Преклоните колено, сэр Фортескью!
Он вздрогнул, голос мой дрожит от ярости, поспешно встал на колено и склонил голову. Сэр Эйц, уловив мой взгляд, торопливо подал мне мой меч. Я вытащил из ножен, начальник дворцовой стражи поймал их на лету, а я не коснулся в стиле позднего рыцарства, а с силой ударил по плечу, как было принято в раннюю эпоху.
— Пусть этот удар будет последним, — сказал я жестко, — который оставите безнаказанным, сэр Фортескью!.. Барон! Вы держали себя достойно еще с первой нашей встречи, когда сопровождали короля во время его визита в Брабант. Тогда придворные вели себя разнузданно, а вы их пытались сдерживать, за что и поплатились. Сейчас вернулись после выполнения моего важного задания в Ундерлендах, я доволен результатами.
Он склонил голову и сказал отчетливо:
— Ваша светлость! Вы переоцениваете мои заслуги…
— Ваша скромность говорит в вашу пользу, — сказал я. — Барон Фортескью, жалую вас, как и обещал, титулом графа! К вам отходят владения Донвигов и Фордоксов, оставшиеся без хозяев.
Он охнул, поднялся, еще не веря свалившемуся счастью, но руки молитвенно прижал к груди:
— Ваша светлость…
— Кроме того, — прервал я его со злобной радостью, — я назначаю вас старшим по приему гостей из Ундерлендов. Уже приехали, кстати. Но я их пока не принимал и вообще… видеть не собираюсь.
— Ваша светлость?
— Получено известие, — пояснил я, — что король желает вернуться в Геннегау. Я намеревался уступить ему этот дворец, а себе подыскать на другом конце города, но вот сейчас, глядя на ваши свежие шрамы… нет, дворца он не получит!