Читать книгу «Цикл "Ричард Длинные Руки". Компиляция. Романы 1-28» онлайн.
— Религия подобна светлячку, — сказал он кротко, — для того чтобы светить, ей нужна темнота.
— Красиво, — сказал я, — но неверно. Все просвещение и вся наука вышли из монастырей.
— Но вышли!
— Но зародились там, — возразил я. — И окрепли. А вышли… когда крылышки отросли для самостоятельной жизни.
— Сэр Ричард, — сказал он мирно, — а почему люди так часто сражаются за религию и так неохотно живут по ее предписаниям?.. Хотя нет, не надо, не отвечайте! Не хочу ставить вас в неловкое положение. Вообще-то это был риторический вопрос. Мы оба ответ знаем. Одно могу сказать, держитесь!.. Не все люди — сволочи.
— Спасибо, — ответил я настороженно. — Даже от Сатаны приятно услышать доброе слово.
Он улыбнулся:
— Одно установлено точно: религию защищают люди, кормящиеся ею, а не те, которые убеждены в ее истинности. Вы исключение, сэр Ричард!.. В общем, рад был повидаться. И приятно, что не теряете присутствия духа!
Я в затруднении развел руками, короткого хлесткого ответа нет, а пускаться в длинную дискуссию рискованно.
Он слез со стола и, продолжая улыбаться, эффектно отступил в стену. Камин сразу же начал угасать, пламя свечей померкло. Я бездумно рухнул на ложе, в голове звучит его вроде бы искреннее пожелание устоять, удержаться. К чему бы это, похоже, намекает на давление со стороны гостей из Ватикана…
Однако если таково пожелание со стороны Сатаны, то я должен сделать наоборот? Поддаться ватиканцам? Смириться? Или же он рассчитывает, что обязательно сделаю наоборот, и потому сделал двойную петлю?
На следующий день мне передали настойчивую просьбу-повеление от кардинала незамедлительно повидаться с ними. На их языке это значило бросить все и бежать к ним. У меня по отношению к Ватикану такое же двойственное положение, как и с маркграфством: там не то подчинен королю, не то не подчинен, а здесь как паладин вроде бы в юрисдикции Ватикана, с другой стороны, это больше воинское звание, чем церковное, святостью одаривает не Церковь…
Я переоделся, к людям из Ватикана лучше явиться в крайне скромной одежде, сэру Жерару велел разбирать бумаги и подготовить необходимые на подпись, а стражам сэра Эйца посоветовал не наступать мне на пятки.
На выходе из здания ко мне устремился сэр Растер, я приготовился уклоняться от приглашения пировать, но он выглядел крайне озабоченным и сказал с ходу:
— Сэр Ричард, у меня предчувствие…
— У вас? — ахнул я. — Да скорее Великий Хребет рухнет…
— Сплюньте, — посоветовал он. — Виконт Теодорих…
— Барон Теодорих, — поправил я, гордясь памятью.
— Барон Теодорих, — послушно повторил он, — дни и ночи проводит в молельне. Это не дело! Рыцарь должен носить святое в груди, а церковь… ну раз зашел, ну два, но не ходить же туда всю жизнь?
Я тупо выслушивал, но мысли вертелись вокруг настойчивого приглашения на разговор, что-то новое, явно откопали обо мне какую-то гадость, седалищным мозгом чувствую неприятности, а сэр Растер, видя, что молчу, бесцеремонно ухватил меня за локоть:
— Вон часовня, где он лежит пластом!.. Загляните!
Я пошел с ним нехотя, но это по дороге к домику гостей, ладно, сэр Растер грузно, как грациозный бегемот, забежал вперед и тихохонько приоткрыл для меня дверь.
Часовня мала и запущенна, только и ценного, что крест в рост человека на стене напротив входа, фигура Христа вырезана с удивительным реализмом, художник поработал на славу, да еще талантливо, у меня мурашки побежали по коже.
Барон Теодорих, сняв парадные одежды и облачась в грубую власяницу, в таких ходили первые христиане, стоит коленями на мелкой гальке, я зябко передернул плечами, представив, как болезненно впивается она в кожу.
Он сложил руки на груди, некоторое время не шевелился со склоненной головой, потом я услышал горячечный шепот:
— Всемогущий Господь, святая приснодева Мария, святые ангелы… исповедуюсь перед вами. Я много грешил мыслью, словом и делом. Хуже того — неисполнением долга, который ты возложил на нас, людей…
Сэр Растер прошептал мне:
— Это он грешил? Да это самая безгрешная душа на свете!
— Кто бы спорил, — пробормотал я.
— Он чист, — повторил сэр Растер с нажимом, — но в отчаянии, и потому говорит такое всякое непонятное человеку… Он не может понять, за что на него такое несчастье. Я тоже.