— Мир не стремится, — заверил он, — хотя некоторые особи… Вот вы, к примеру. Неужели настолько слабы?
— В чем же? — спросил я уязвленно. — У нас с вами, сэр Сатана, могут не совпадать критерии.
— Вы отказались от такой женщины, — сказал он обвиняюще. — Вы струсили!.. Вы просто увильнули! А настоящий подвижник не стал бы отказываться, но противопоставил бы ее очарованию свой непоколебимый дух паладина, свою стойкость и свою нравственность…
Я поморщился:
— Вот вы о чем… Не слишком ли высока честь… из катапульты по воробьям? Для воробьев, имею в виду. У меня есть более достойные ристалища, где испытывается на прочность мой дух паладина, стойкость и нравственность…
Он улыбнулся так кротко, словно и не Сатана, а что-то вроде Уриэля или даже Махитиона.
— Я просто не решаюсь, — сказал он с глубоким сочувствием, — выразить свое соболезнование.
— В чем? — спросил я раздраженно, хотя, конечно, понял. — О религии, учтите, вести полемику не буду.
— И не надо! — воскликнул он. — Я просто… принес соболезнования. Я же вижу, как вам нравится этот простой рыцарский мир, где все дышит честностью, искренностью, свободой… не отпирайтесь, я же вижу!
Я ответил с достоинством:
— И не думаю отпираться. Да, он мне нравится. Более того, я его люблю, глубоко уважаю идеалы и… постараюсь их распространять по мере возможности.
Он кивнул.
— Да-да, по мере возможности. Очень уместная оговорка. К тому же заметим как бы само собой разумеющееся, что сами вы не скованы рамками рыцарских законов.
Я возразил:
— Я всегда стараюсь придерживаться этих законов!
Он выставил перед собой ладони:
— Разве отрицаю? Нет. Но вы всегда точны в словах, заметили? И сейчас, как бы ни горячились, сказали, что стараетесь придерживаться, а не твердолобо-упорное «придерживаюсь». А вот рыцарь придерживается всегда. Даже когда это во вред ему, его семье, его друзьям и даже — самое святое! — сюзерену.
Я покачал головой, горло стиснуло, я проговорил медленно, с трудом, но от этого слова обретали вес и тяжесть каменных глыб:
— Рыцарство не умрет… Можно ходить в доспехах с головы до ног, носить золотые шпоры, ездить под собственным баннером с гордым гербом, однако рыцарем по духу так и не стать… Однако и в другие времена, в другие эпохи и под другими знаменами можно оставаться рыцарем, сэр Сатана.
— Уверены?
— Рыцарство, сэр Сатана, это не доспехи!
Он смотрел прищурившись:
— Похоже, вы меняете взгляды… Я имею в виду, взгляды на жизнь в вашем мире, который вы покинули с такой охотой.
Я кивнул:
— Да, сэр Сатана. Здесь взрослеют быстрее, чем в моем покинутом мире. И я понял здесь, что и в моем мире все еще есть рыцарство. Хотя распознать его бывает непросто.
— Здесь все проще, — согласился он. — Мне, как и вам, хотелось бы, чтобы все люди, которые нам встречаются, были чисты, искренни и правдивы. Хитрость, двуличие… они всем неприятны, сэр Ричард. Всем!
Я промолчал, как мы ни избегали разговоров о религии, но сейчас приблизились к ней. Прибывшие церковники мне неприятны, он это видит, сочувствует, хотя наверняка и злорадствует, но не показывает виду, но если я скажу правду, то от порицания кардинала и его прелатов следующим шагом будет порицание самого христианства.
Он понял, мягко улыбнулся:
— Ничего не говорите, сэр Ричард.
— Я и не говорю, — огрызнулся я.