— Ну-ну?
Он посмотрел искоса:
— У вас хватило… гм, не скажу глупости, о майордоме так даже думать рискованно, но хватило… вернее, вам не хватило выдержки крупного лорда, за которым следят и чьи желания ловят на лету. Да-да, это ваша вина! Как-то вы проходили через зал с кланяющимися придворными, которых так не любите, и, Господи, улыбнулись. Вот так, посмотрели внимательно и улыбнулись! Этого для сметливых людей достаточно. Я еще не разобрался, что ими руководило: желание подложить под вас умелую интриганку, которая сумела бы как-то влиять…
— Исключено, — сказал я твердо. — Никому влиять не дам! Хотя, конечно, сглупил, признаюсь…
— Еще как, — подтвердил он без жалости. — Возможно, просто желание через свою дочь получить замки, титулы, земли, богатства… Но могло быть и гораздо хуже. Вы сами знаете про ночных кукушек.
— Исключено, — повторил я менее твердо. — Не такой же я дурак, хотя да, дурак редкостный. Как все, оказывается, просто! Самому оказаться причиной…
— Все непросто, — возразил он. — Неумение владеть лицом может доставить и побольше неприятностей. Королям, а вы почти король, постоянно приходится врать, это называется дипломатией, и нельзя, чтобы вас постоянно ловили на брехне.
— Хотя бы сказали «лжи», — укорил я. — Брешут простолюдины, а мы лжем. Винюсь, сэр Альбрехт! Сам дурак. Буду стараться следить за собой.
Он понаблюдал за мной исподлобья, я ждал, что скажет что-то неприятное, и он сказал неожиданно:
— Быть вам королем, сэр Ричард.
Придворные появлялись и так же неслышно исчезали, даже стены пропахли духами и притирками. Меня одели, обули, затянули ремнем, только что не взнуздали, повертели перед зеркалом в стене, где я изволил одобрить то, что мне показали, после чего двинулся, как большой гусак во главе стаи гусей, на выход.
Альбрехт, видя, что я не вскидываюсь, как норовистый конь, сказал деловитым голосом:
— Вам стоит обратить внимание на леди Стефанию Бриенскую.
— Почему?
— Она в родстве с Плантагенетами, Тюдорами и даже Одоакричами. К тому же девственница…
Я поморщился:
— Откуда известно?
— Что? Ее родство?
— Нет, что девственна.
Альбрехт развел руками, замялся, предположил задумчиво:
— Я ее видел как-то. Судя по ее лицу… гм… она и должна быть девственной.
Я фыркнул, отмахнулся, не до баб, когда ватиканцы что-то усердно уж копают, не говоря уже о стягивании войск к Гандерсгейму.
Впрочем, когда шли через общий зал, где все уклоняются и стараются протиснуться в передний ряд, Альбрехт украдкой показал на группу молодых леди.
— Вон та, что в белом платье с голубыми лентами, и есть Стефания Бриенская.
Я увидел строгую девушку с бледным лицом и взглядом фанатичной веры, лицо истовое, светлое до неприличия, я смотрел на нее и не видел ее высокой груди, она рождена для веры и высшего служения высокой идее. Когда Альбрехт сказал, что она, судя по ее лицу, должна быть девственной, я предположил уродину, но любая уродина скорее потеряет девственность, чем эта.
Она в числе других присела передо мной в глубоком поклоне. Я смотрел внимательно, но, кажется, она не предполагает, что ее прочат мне в фаворитки…
Я как накаркал, через час в кабинет ввалился достаточно бесцеремонно на правах старого боевого друга сэр Клавдий, учтиво поклонился, но в кресло плюхнулся, не дожидаясь приглашения.
— Двор слухами полнится, — сообщил он деловито. — Что о вас только не говорят! Так что, если у вас пока нет жены, нужна фаворитка…
Я замотал головой:
— Ни в коем случае!