— Нет, здесь строители смышленее. И умелее. Никогда соборы не строили, но быстро ухватили, что и как делать. Словно им Господь сам подсказывает!
Я засмеялся:
— Думаете, в таком великолепном соборе и другие ощутят присутствие Творца?
Отец Дитрих посмотрел с ласковой укоризной.
— Бог, — ответил он мирно, — который позволил бы нам удостовериться в своем существовании, был бы не Богом, а идолом.
Я пробормотал в неловкости за глупую шуточку:
— Гм, ну да… Я рад, что вам эта стройка нравится.
Он тяжело вздохнул:
— Я и рад бы забыть, что я еще и Великий Инквизитор! Но то и дело приходят просьбы вернуться в Зорр или в другие королевства, разобраться с нарушениями церковных законов. Всем кажется, что самое важное именно у них. Но направляю туда лишь легатов да подписываю разные указы и постановления. У них просто святые места, если сравнивать с тем, куда вы нас привели…
Я виновато развел руками:
— Увы…
Он сказал отечески:
— Не извиняйся, сын мой, ты сделал великое дело. Мы должны радоваться тяжелой работе, а не прятаться от нее, как собаки от мух. Всем нам, чего греха таить, хотелось бы беспечной жизни. Но никто еще не попал в рай, лежа на диване и попивая сладкое вино! А вот с поля боя, с креста, плахи, из застенка… Господь наш взошел в рай в страданиях, так почему же мечтаем попасть туда, возлежа на перине из лебяжьего пуха? Разве нам не указано на примерах, что надо идти до конца? Каким бы тернистым ни был путь?
Я зябко повел плечами:
— Такие страсти говорите. Но это сейчас мир жесток. Но когда-то жизнь станет мирной?
— Мирной никогда не станет, — заметил он.
— Что, всегда воевать будут?
Он посмотрел удивленно:
— Почему воевать? Люди могут страдать не только в условиях войны. Старое сдается с трудом, первый ряд воинов обычно гибнет… Они уж точно попадут в рай. Как и те, кто напряженно трудится всю жизнь, забывая о мирских радостях.
— Это трудно, — пробормотал я. — Одно дело — подвиг, это дело минуты, другое — годами пахать одно и то же поле и знать, что так до конца жизни. Это своего рода мученичество!
Он невесело улыбнулся, в словах прозвучала слабая ирония:
— Церковь стоит на крови мучеников, сэр Ричард. Жить и умереть за веру — привилегия, а не беда или несчастье. Может быть, когда придет смертный час, я буду жалеть, что не удостоился чести быть распятым, как святой Петр, колесованным, как святой Усмар, или сваренным в кипящем масле, как великомученик Агилай.
Я перекрестился и сказал совершенно искренне:
— Свят-свят, отец Дитрих! Такие страсти рассказываете. Я мечтаю о том времени, когда люди вообще не будут страдать.
— Это только в Царстве Небесном, — ответил он. — Но на земле такое не построить.
Глава 11
По площади простучали конские копыта, в нашу сторону мчится десяток вооруженных всадников, телохранители насторожились, но с коня спрыгнул барон Эйц, он начальник дворцовой стражи, но, будучи родом из Армландии, должность понимает как охрану сюзерена, а сам дворец без моей светлости ничто, по его мнению.
Его люди рассыпались по площади и не позволяли народу ринуться ко мне и затоптать со своими прошениями, жалобами и кляузами, а барон подошел быстрыми четкими шагами.
Колено преклонять не стал, видимся слишком часто, сказал почтительно:
— Мне придется заделать эти боковые двери. Слишком их много… вашей светлости что-нибудь угодно?