Она медленно повернула ко мне голову, лицо смертельно бледное, в глазах пустота.
— Что?.. Я сожалею…
Я прокричал требовательно:
— Погасите этот чертов пожар своим колдовством!
Она послушалась и начала бормотать заклятия, но огонь разгорался все сильнее. Когда она вскинула руки, я ждал, что пламя исчезнет, однако красные языки взметнулись выше.
Я прокричал зло:
— Тогда погасите чем-нибудь, как человек!
Она ухватила со стола большой кувшин и выплеснула в огонь. В ответ пламя с радостным ревом взметнулось под самый свод, там затрещало, моментально охватило всю стену и перебросилось на соседние.
Я заорал, отступая перед жаром:
— Леди Элинор! Вы пламя гасите маслом?
Она крикнула виновато:
— Кто-то налил не то, что на кувшине написано…
— А что написано?
— Не успела прочесть… Уходим!
— Не уходим, а бежим! — крикнул я. — Как хорошо, вы все-таки женщина!
Она крикнула в недоумении:
— Что это значит?
— А то! — ответил я злорадно.
Она еще пятилась, но я ухватил ее на руки, наклонил голову и закрыл глаза, а затем, задержав дыхание, ринулся через огонь. На третьем шаге одежда на обоих вспыхнула, но я вслепую пробежал через ревущий ад, ударился о стену лбом с такой силой, что камень треснул, а я ощутил некоторое неудобство.
Одежда разом погасла, леди Элинор не потеряла голову, только в ноздри лезет неприятный запах горящей ткани.
Ее тонкие руки все еще обнимали меня за шею, а сама она спрятала лицо на моей груди и прижималась всем телом. Я нехотя наклонился и поставил ее на землю, но ее руки все еще оставались на моей шее, а сама она не находила сил отлепиться от надежного мужского тела, мы же призваны бдеть и защищать, а теперь надо снова начинать защищать себя самой.
Наконец она отстранилась и посмотрела на меня смущенно и вместе с тем уже внимательно. На щеках еще полыхает румянец, как у ребенка, но взгляд обретает прежнюю властность.
— На вас, — произнесла она задумчивым голосом, — нет ожогов, сэр Ричард…
— Ваше колдовство! — ответил я любезно.
— Нет, — возразила она негромко, — это ваше…
— Не колдовство, — поправил я, — святость.
Она посмотрела с сомнением:
— Святость? У вас?
— Выбираемся побыстрее, — сказал я. — Скоро обед, а они пожрут все без нас. А потом уедут с песнями.
Руки ноют от усталости, вверх тяжелее, к тому же на веревке еще и леди Элинор, что уже несколько раз срывалась и повисала в воздухе, грозя сдернуть вниз и меня.