— Ну что это за туманности такие: душа, душа… Нет никакой души! Во всяком случае, в человеке нет. Есть только неясная тоска, томление и прочие, как вы говорите, мерехлюндии. Они заставили человека создать Церковь, вот уж чудовищное образование, надо же до такой глупости додуматься… Да и вообще, Церковь — это насилие над свободным и взрослым человеком. Змей бы ни за что не принял Церковь. И цивилизация с ним не ползла бы, как теперь, а мчалась, летела, как вольная птица!
Я сказал трезво:
— И погибла бы сразу. Войны Магов прокатывались здесь только потому, что в человеке от змея слишком много. И потому задача Церкви — вытравить из нас змея как можно больше.
Мне показалось, что в его глазах проступила неясная тоска.
— Вы так думаете? Интересная интерпретация. И как планируете применить свои взгляды здесь, в Гандерсгейме? Впрочем, можете не отвечать, уже вижу в ваших глазах и на вашем исполненном решимости лице.
— Исполненном решимости? — переспросил я. — Хорошо бы… А то я, как прынц датский, все мерехлюндствую. С головы до ног в раздумьях, как не знаю кто. Скажи такое рыцарям — уважать перестанут.
— Полагаете, — поинтересовался он, — варвары ведут корень по большей части от змея?
— Все от Адама, — уточнил я. — Точнее, от его сына Сифа, в котором уже не было ничего от змея…
— …и если бы не дочери Каина, — уточнил он с улыбкой. — Правда, была блестящая операция?
— Катиться вниз всегда легче, — согласился я. — Этим ли стоит хвалиться? Конечно, дочери Каина были распутнее, доступнее, потому и слаще… На бабах как раз и попадаемся. А вот как вести человека в будущее, не срываясь в войны, что всякий раз опустошительнее…
Мне показалось, что в его голосе прозвучала оправдывающаяся нотка:
— Я пробую разные варианты!
— И много их было?.. — спросил я с сарказмом. — Не отвечайте, боюсь даже вообразить.
Он сказал раздраженно:
— Это всегда метод проб и ошибок.
— И выбора пути.
Он поморщился.
— А не простой перебор?
— У кого нет цели, — ответил я с ехидцей, — тому разве что перебором…
— Цель есть, — возразил он. — Вы ее знаете.
— Тогда у вас нет стратегии, — сказал я. — А у Церкви есть.
Он кривил губы, глаза блеснули нехорошей насмешкой.
— Это нехорошая стратегия. Человека вести по узкому коридору, не давая шагу ступить в сторону. Это неволя! А я за свободу. Вы разве против свободы?
— Против, — сказал я твердо.
Он охнул.
— Вы? Такой молодой и сильный?
— Я уже хлебнул свободы, — ответил я. — Дело в том, что ее уже завоевали к моменту моего рождения. Деды, прадеды, отцы. И я появился в свободном мире! И чуть не захлебнулся в том дерьме. У нас там парадокс: впервые в истории старшее поколение — за свободу, а молодые — за ограничения и жесткие рамки. Ну, за исключением простонародья и преступников.
— Временнáя аберрация!
— Нет, — сказал я, — просто свободы никогда не было, начиная с пещерных времен. Само создание человеческого общества началось с резкого ограничения индивидуальных свобод! И чем оно выше, тем свобод меньше. Этого не соображали, за непонятную свободу боролись, сражались, погибали, шли на костры и снова добивались ее все века… И наконец-то выбороли. И вдруг увидели, что это же возврат в допещерное состояние. Странно было ощутить, что человеку, чтобы оставался им, в самом деле нужны жесткие рамки. Впервые об этом сказано в Библии. Вот я и удивился.
— Что создатели Библии, — отмахнулся он пренебрежительно, — могли знать? Неграмотные кочевники, иногда поклонявшиеся мелким божкам, иногда лупившие их за дождь невовремя…