Он засмеялся весело и беспечно.
— Совместным? Как бы не так! Это я тащу человека вперед, проламываясь сквозь всю религиозную дурь, развиваю человека во всех направлениях…
Я поморщился, он уловил движение моих губ еще до того, как они скривились, остановился и уставился вопрошающими глазищами: что не так он сказал?
— Во всех, — обронил я. — Направлениях.
Он сказал быстро:
— Человек должен быть разносторонним!
— Нет, — сказал я.
— Почему?
Я пожал плечами.
— Понятно и без объяснений.
— Мне непонятно, — сказал он живо. — Разносторонность — хорошо! Даже прекрасно. Кроме того, неизвестно, что больше востребуется в будущем.
— В человеке от Змея, — сказал я, — слишком… много. И если развивать все стороны, что достались от него, то сперва станем свиньями, а потом и уже не знаю кем. Если честно, я сам совсем недавно заглянул в Библию. Все на нее постоянно ссылаются, я тоже ссылался, глядя на других, потом велел принести для себя экземпляр повнушительнее…
Он кивнул, глаза смеялись.
— Я видел, эта штука у вас на столе на самом видном месте. Чтоб все видели вашу религиозность. Толстый фолиант, обложка из латуни с золотом, каждая глава с картинки, каждая заглавная буква киноварью… Но вы так и не заглядывали в священные книги ни в северных королевствах, ни в Армландии… а эта, что в Сен-Мари, пролежала на столе несколько недель, прежде чем вы ее открыли разок из любопытства.
Я развел руками.
— У меня хорошая память, раньше мне хватало и услышанного, чтобы слыть христианином. Тут главное вовремя опустить глазки и перекреститься. Двигать ладонью от плеча к плечу и ото лба к животу научился быстро, а если еще запомнить «Во имя Господа» и «Господи, благослови», этого хватит на все случаи жизни. Но как-то на досуге я все-таки раскрыл эту книгу…
Он сказал с живейшим интересом:
— Ну и как? Признайтесь, ужаснулись нагромождению мифов и легенд, в котором глупо искать смысл?
— Как сказать, — ответил я дипломатично. — Читать трудновато, но там немало и любопытного.
Он спросил с недоверием:
— И много вы прочли? Неужели весь толстый фолиантище? От корки и до корки?
Я покачал головой.
— Ну, еще не совсем весь…
— А сколько?
— Скоро подойду к концу, — сообщил я, — первой главы. Не люблю рукописное. По возвращении велю эту роскошь сдать в музей, а мне пусть принесут из типографии. Так вот там же, где описывается грехопадение Евы, сказано, змей не был нынешней гадюкой. Этим гадом его сделал Творец в наказание за совращение невинной и доверчивой дурочки. Был он таким же красавцем, как и Адам, тоже млекопитающим, а не земноводным. Разница с Адамом лишь в том, что у змея души не было. Он был таким же, как и остальные животные, только ходил вертикально, был человекообразен, разумен и умел говорить лучше косноязычного Адама.
Он смотрел с интересом, кивал одобрительно, а когда я закончил, сказал с уважением:
— Правильное прочтение! А то все пробегают быстро по тексту, не задумываясь, а слово «змей» просто ассоциируют с нынешними ползающими в пыли пресмыкающимися. Ума не хватает даже подумать, что человек не может ни согрешить с гадюкой, ни, тем более, зачать от нее. Все верно! Но вы считаете, что наследие того бунтаря-змея развивать не стоит? Почему? Он был умен, отважен, имел свободолюбивый дух, в то время как Адам был несколько… робок и покорен.
Я снова дожидался, пока мимо неспешно продефилирует роскошная пара, смешки и хиханьки, Сатана все понимает и молча ждет, наконец они прошли, я сказал твердо:
— У змея не было души!
Он вздохнул.