— Контроль над городом, — заверил Бадия, — это больше, чем дань. А затем и контроль над королевством.
— Зачем нам этот мелкий контроль? — спросил Эмекток упрямо. — Разве мы не хозяева всему Гандерсгейму?
— Мы не пользуемся своей властью, — сказал Бадия. — Нам в своей гордыне достаточно, что победили, что нам кланяются, а нашему Мечу в городах ставят победные памятники, напоминая глиноедам о их разгроме и унижении. И все наши кочевники почему-то считают, что этого достаточно! Глупцы.
Эмекток сказал резко:
— Мы все с детства помним, что в городах превращаемся в никчемных существ, а затем исчезаем. Потому все племена строго исповедуют Закон Степей. Это закон выживания! А ты предлагаешь после короткой сладкой жизни в городах всем нам исчезнуть, как гордому и отважному народу чести и доблести?
Бадия молчал, отводил глаза. Я видел, что конунг поколеблен, Эмекток говорит не только с напором, но и со страстным убеждением, что говорит не он, а через него вещает мудрость поколений. И, похоже, сдвинуть его с позиций непросто.
— Мы не исчезнем, — проговорил наконец Бадия.
— У нас останутся только имена, — сказал Эмекток еще резче. — А вот кем мы станем?
Бадия огляделся по сторонам.
— Послушай, Эмекток, — проговорил он тихо, огляделся еще и приглушил голос почти до шепота, — послушай и ты, Бадрутдин. Я никому этого еще не говорил, но, вижу, вам сказать можно и нужно…
Он сделал паузу, глядя испытующе, Эмекток сказал резко:
— Сомнение оскорбительно.
— Прости, — сказал Бадия и приглушил голос. — Словом, я скажу вам то, чего никому еще не говорил. Только вам, потому что вы — лучшие! На вас держится племя, в вас живет и рвется наружу неукротимый воинский дух кочевого народа, рожденного в доблести и для доблести… В общем, я только делаю вид, что хочу влиться в городскую жизнь и принять ее такой, какая она есть. Да, это гибель для нас, как для самобытного народа. И я этого не допущу.
Бадрутдин снова промолчал, Эмекток покачал головой, не отрывая горящего взора от лица конунга.
— Не понял, — сказал он с расстановкой. — Что именно ты скрываешь от всех?
— От всех, — возразил Бадия, — но для всех!.. Мы изменим город. Введем свои законы. Сейчас от нашей власти в городе только стела в честь победы наших предков! Да еще небольшая дань. Когда-то была тяжелой, но города выжили, разрослись, разбогатели. Теперь эта дань что подаяние богача нищему.
Бадрутдин снова смолчал, только сердито засопел и переступил с ноги на ногу, а Эмекток нахмурился.
— Мы не можем изменить Закон Степи! — сказал он резко. — Размер дани был вписан в Великий Закон Победы.
— Мы не будем менять закон, — сказал Бадия. — Но когда сами станем горожанами… не дергайся, мы останемся Народом Холодных Волн и Людьми Моря! Повторяю, когда станем горожанами, в королевстве Тиборра сможем менять многое. Уже не как кочевники, а как местные жители! По закону и праву.
Эмекток озадаченно молчал, Бадрутдин шевельнулся и впервые разомкнул плотно сжатые губы. Голос его прозвучал грубо, как стук неподкованных копыт:
— Кочевникам нельзя, глиноедам — можно.
— Золотые слова, — похвалил конунг. — Не зря все в племени говорят, что вождь Бадрутдин говорит редко, но всегда по делу.
Эмекток поморщился.
— Позволить, чтобы нас называли глиноедами?
— Мы ими не станем, — заверил конунг. — Мы будем жить в городе, как живем в степи! И везде будут только наши законы. И богатства городов будут наши! А не крохи, которые бывшие побежденные нам сбрасывают со стола, руководствуясь устаревшим Законом Победы.
Эмекток сказал угрюмо:
— Благодаря этому закону мы сохранились, как народ.
— Гордыми и бедными, — вставил Бадия.
— А сколько, — возразил Эмекток, — других племен исчезли? Захотели быстрых перемен!
— Они поторопились, — сказал Бадия. — И они были… дураками. Мы не станем меняться, вот в чем дело! Мы всего лишь приспособим королевство Тиборра под себя. Запомни, не мы изменимся, а мир вокруг себя изменим!