— Это как?
— А вот так, — ответил я хладнокровно. — Некоторые вещи надо делать, не раздумывая. Бросаться в воду, спасая тонущего ребенка, помогать женщине, оказывать почтение старику, помогать гасить пожар, бить в морду, если не так посмотрели или слишком близко высморкались… Да много ли чего! Сейчас я тоже просто обязан вмешаться. Не хочу, но должен. Бремя белого.
Она молчала и смотрела удивленно, я говорю слишком серьезно, уже не виляю, а взгляд мой прям.
— Погоди, — проговорила она, — ты как будто вообще не одобряешь, что конунг укрепляется в Тиборе?
— Не одобряю, — согласился я. — Хорошее слово: не одобряю.
— Почему? — спросила она. — Это же так понятно! Человек такого ранга и власти в его огромном племени не может оставаться простым жителем! Он и здесь хочет получать больше уважения, чем рядовые горожане. Ну, хотя бы на уровне придворных короля…
Я сказал саркастически:
— Ага, придворных! Вы сами в это верите?
Она поморщилась.
— Да знаю я эти слухи. И ярл Элькреф намекал, но с его стороны это всего лишь ревность. Нет-нет, в мою сторону конунг даже не смотрит, это ревность одного сильного мужчины к другому. Двух степняков близко к трону быть не может, как сказал Элькреф. Но он ослеплен своими чувствами, сам вообще-то не несет никакой нагрузки! А конунг берет на свои плечи тяжелые и неприятные обязанности, моему отцу меньше забот. Наши люди преуспевают в ремесле, торговле, нам все равно не нравится носиться с оружием… Если даже мой отец, король, не против усиления Бадии, то какое дело тебе?
— Оружие порождает власть, — возразил я. — И портит характер. Даже нравы. Тем более, у слишком юных.
Она поинтересовалась с недоумением:
— Кого ты называешь слишком юными?
— Кочевники, — сказал я, — остаются юными, даже дожив до седых волос. И умирают юными, хотя у них очень редко кто умирает от старости. Таким нельзя давать в руки оружие. Тем более — власть.
— Верховная власть останется у моего отца, — запротестовала она, — а остальная у его советников — Раберса, Фангера, Сарканла, Иронгейта…
Я покачал головой.
— Не останется.
— Ты не прав!
— Хотелось бы, — сказал я сухо. — Но Бадия, как мне кажется, все же сместит твоего отца. Он не настолько изощрен, чтобы оставить его прикрытием. Он по-своему честен и прям и просто убьет, просто потому, что его племя потребует крови и ясных знаков его власти. У кочевников военная демократия. Бадия вынужден считаться с мнением военной верхушки и даже общим настроением воинов своего племени. Они попросту возжелают захвата города, разграбления… и еще введут, как мне иногда кажется, человеческие жертвоприношения. Хотя бы по большим… даже особым праздникам.
Она отшатнулась.
— Они не посмеют!
— Будучи здесь полными хозяевами? — усомнился я. — Элеонора, вы мне казались не только красивой, но и умной! Но теперь решили, что быть только красивой — достаточно?.. Да, это путь большинства женщин. Простите, я должен идти. У меня дорога большинства мужчин.
Она сказала резко:
— Сидите! Что у вас за привычка уходить без позволения?..
— Вы мне прошлый раз разрешили, — пробормотал я.
Она сказала с гневом:
— Вы меня вынудили! А это недостойно мужчины. Единственное оправдание, что полностью снимает с вас вину, ваша грубость не от черствости, а от чрезмерной чуткости и скромности.
Я разинул рот.
— От… скромности? Моей?.. Ага, ну да, я еще какой скромный! Сам сижу частенько и восхищаюсь, какой же я скромняга, с ума сойти! Другого такого поискать…
— А еще вы побаиваетесь обязанностей, — сказала она быстро. — Я всю ночь думала о нашем разговоре, но чаще видела ваш полный достоинства взгляд, гордый разворот плеч, вашу осанку героя и… я бы даже сказала, полководца. Вы пока не думаете об этом, но вы можете…