— Для ленивых и год — один миг, — объяснил я. — А для таких орлов, как ваш покорный слуга… видите, кланяюсь?.. за сутки можно развязать войну, провести несколько сражений, совершить подвиги, изнасиловать побежденных, заключить мир и успеть попировать!
Она смотрела исподлобья, в темных глазах поблескивают, затухая, искорки, потом тяжело вздохнула, суровость из глаз испарилась, вместо них проступила некая растерянность.
— Вы не такой, — проговорила она, как мне показалась, с трудом, — как остальные. И теперь догадываюсь, не станете участвовать ни в каких состязаниях…
— Почему? — полюбопытствовал я, потому что, как ни гоню эту идею пинками взашей, но появляется такая не совсем честная мысль, что вот выйду на ристалище и блесну, еще как блесну! Всех нагну, повергну, побахвалюсь бицепсами. — Проясните свою по-женски глубокую мыслю.
— Вы заведомо сильнее, — объяснила она. — Вам будет зазорно состязаться не с равными.
— Гм, — пробормотал я, на самом деле самый кайф состязаться со слабыми, а то равные могут и рыло разбить, — ну да, вы проницательны… Я такой, ага, щас… Ну ладно, я пойду, не рискну мешать вам мыслить по-женски о высоком.
Она сказала повелительно:
— Задержитесь, герой.
Я ответил с настороженностью:
— Да, ваша светлость?
— Ярл Элькреф, — произнесла она ровно, — все никак не мог составить правильный ответ… он сам долго не мог решить, как поступить. Трудный выбор между долгом и свободой. Вы ждали ответа настолько терпеливо, что это наводит на мысль…
— Какую, ваша светлость?
— Что вы больше ничем не связаны, — произнесла она. — Вы герой, сами выбираете дороги. У нас говорят, что герой, мудрец и красивая женщина, куда бы ни пошли, везде найдут приют. Вы его нашли, десятник Рич! Я понимаю, что вам все равно: десятник вы или тысячник, вы на такие мелочи внимания не обращаете!
Она говорила все воодушевленнее, на щеках проступил румянец, как у простой и здоровой служанки, глаза заблестели, словно яркие звезды в полночь.
— Что делать, — проговорил я неуклюже, — я такой невнимательный.
— Вы нашли, — повторила она.
Я вскочил в тревоге, но снова сел, вспомнив, что в разговоре с коронованными особами при любом режиме надо бы дождаться разрешения на депортацию.
На ее щеках румянец стал жарче, поджег скулы и опустился на шею, чего я никогда бы не предположил, Элеонора — само воплощение женской неприступности.
— Простите, ваша светлость, — произнес я гордо и так проникновенно, что чуть не зарыдал, — но я — степняк. Кочевник. Сын степей и мустангов. Это такие кони, потерянные в битвах и одичавшие… Просто звери, даже кусаются. Мне в городе не совсем уж… Я понимаю ярла Элькрефа, у него вы, он готов и глиноедов нюхать, а что мне? Я не смогу разогнаться в дикой скачке по этим узким и кривым, как суставы ревматика, улицам! А без этого как жить, спрашиваю?
Она быстро покачала головой.
— Мы с ярлом Элькрефом… друзья. Да, одно время собирались скрепить дружбу браком, но сейчас вижу, это ошибка. Он очень хороший человек, но мои мысли, так уж получилось, теперь только о вас, Рич. А этого не должно было случиться, если наше с Элькрефом решение насчет брака… верное.
— Не спешите, — предостерег я.
— Я думаю о вас две ночи! — воскликнула она. — И поняла наконец, что вы и есть тот герой, которому я безропотно вручу себя всю. Вы меня понимаете?
— Боюсь, да, — сказал я с испугом. — Но так нельзя, Ваша светлость!
— Почему?
— А освященные традиции? Как можно?
— Я сегодня же поговорю с отцом, — сказала она решительно. — Вы пришли такой загадочный и таинственный, с легкостью расправились с колдуном… даже двумя!.. и даже не считаете это подвигом? Это невероятно. Только такому мужчине я могу поклониться, как мужу и повелителю…
Я сказал нервно:
— Не надо никому кланяться! Я сторонник равноправия. Что это такое — уже говорил. У нас женщина не кланяется мужчине. Напротив, чаще всего ездит на нем, свесив ножки… И раздвинув, конечно. И нет ничего зазорного, если самка сильнее и берет на себя бремя решений. Вы в плену, так сказать, устаревших взглядов. Женщина никому не должна кланяться! Ну, за исключением случаев, когда ей какая дурь взбредет в ее хорошенькую головку.
Она сказала счастливым голосом: